Гипсовый трубач. Однажды в России
Шрифт:
– Знаю. Хороший дом. Из бежевого кирпича и окнами в парк…
– Точно.
– И давно вы там живете?
– Еще коммуняки квартиру дали.
– Так вы вроде… с коммунистами…
– Я – да! А жена – нет. Она у меня по общепиту.
– Повезло. Только что-то я вас ни разу не встречал здесь, в нашем районе…
– Я часто в отлучках. Иногда подолгу… Потом, я на машине езжу, а вы пешком. Но однажды мы все-таки сталкивались. Помните, на вас собака набросилась?
– Здоровая такая! Черная. Конечно, помню… Она же мне штаны разорвала! – почти радостно подхватил Кокотов.
– Ну вот – это был мой
– Ничего себе Бэмби. Его-то я помню. Очень, кстати, необычная собака…
– Помесь черного королевского пуделя с ризеншнауцером. Страшное дело: пуделиная дурь, помноженная на ризеншнауцерскую агрессивность!
– Действительно, странный пес! Ни с того ни с сего… А вот вас я совершенно не запомнил! Наверное, от испуга.
– Наверное. Вы никогда не писали про собак?
– Нет, – сознался Кокотов.
– Напрасно. Настоящий писатель обязательно должен сочинить что-нибудь про собак, про детей и про выдавленного раба.
– А вы про собак ничего не снимали?
– Нет, но у меня есть роскошный сюжет для короткометражки. Рассказать?
– Если не жалко…
– Не жалко! – Режиссер поудобнее устроился в водительском кресле. – Вообразите себе, Андрей Львович, такую историю. Некий гражданин, назовем его Василием, выходит, как и вы, вечером во двор своего дома – подышать воздухом. Он только что в хлам рассорился с женой, и все внутренности у него вибрируют от гнева, как у дешевой стиральной машины. Семейная жизнь представляется ему гнуснейшим способом существования, недостойным взрослого человека. Умиротворяя себя сладостными картинами предстоящего развода и будущего упоительного мужского самоопределения, он прогуливается меж дерев, постепенно приходя в себя.
Но вдруг из темноты с омерзительно визгливым лаем ему под ноги бросается лохматая болонка, похожая на тряпичную швабру, какими моют кафельные полы. От неожиданности Василий страшно пугается, хватается за сердце и с холодной оторопью понимает, что никуда он из семьи не денется, что это, как выразился Сен-Жон Перс, «парное одиночество» у него навсегда, что вот так, до гроба, он и будет брести по жизни, булькая внутренней тоской…
А следом за визжащей собачонкой из темноты вышел хозяин, назовем его Анатолием, и произнес подлейшую по смыслу фразу: «Не бойтесь, товарищ, он не кусается! Тоша, ко мне! Ах ты мой мальчик!»
Пес, презрительно задрав на Василия лапку, сделал свое собачье дело, радостно вернулся к хозяину, и они вместе исчезли в темноте.
Возможно, случись подобный инцидент в какой-то другой день, Василий посмеялся бы над этим кинологическим недоразумением и забыл. Но тут все сошлось. И в предосудительном поведении болонки он ощутил вызов, который бросает ему судьба. Мол, кто ты? Мужчина или деревяшка, которую пилит жена и метит безнаказанно случайный кабыздох? Кроме того, обращение «товарищ» выдавало в подлом собаководе явного пролетария, приверженца красно-коричневых идей, а Василий, надо заметить, имел высшее техническое образование и голосовал исключительно за Явлинского.
– Но лично мне Явлинский никогда не нравился! – сообщил, прервав рассказ, Жарынин.
– Почему же?
– У него лицо обиженного младшего научного сотрудника, которому в институтской столовой недолили борща…
– Лучше рассказывайте дальше! – попросил Кокотов, сдерживая
– На чем я остановился?
– На судьбе!
– Да, на судьбе, так вот… Соединение всех этих обстоятельств, невинных поодиночке, привело к тому, к чему приводит соединение купленных в супермаркете безобидных по отдельности химических ингредиентов, а именно: к бомбе. Она-то и взорвалась в сердце Василия. Однако бежать в милицию и подавать заявление на неведомого прохожего, чей четвероногий друг обмочил тебе джинсы, – смешно и бессмысленно…
– Это верно, – кивнул Кокотов. – Мой товарищ неделю пытался подать заявление по поводу исчезновения жены. Безрезультатно. Наконец она вернулась, причем без всяких объяснений, после недельного отсутствия. Конечно, мой друг вспылил. И что вы думаете? У нее заявление по поводу абсолютно внутрисемейного синяка под глазом тут же приняли. И моему другу пришлось продавать машину, чтобы прикрыть дело…
– Да… милиция – произвольная организация… – рассеянно согласился Жарынин. – Но вернемся к Василию! Он, в тяжелой задумчивости придя домой, заперся там, где мог побыть в одиночестве, – в туалете. И ему на глаза попалась газета «Отдыхай!», ее бесплатно кладут в почтовый ящик, с объявлением:
НАЙДИ СЕБЕ ДРУГА!
Речь шла о питомнике «Собачья радость», куда свозили бездомных животных и куда хозяева отдавали своих четвероногих друзей в силу разных нежданных обстоятельств. Любой желающий мог взять себе из питомника понравившуюся зверушку, оплатив лишь съеденные корма. И тогда Василию явился в голову грандиозный план мести. Утром он помчался по указанному адресу и выбрал себе довольно зрелого и чрезвычайно сердитого черного миттельшнауцера по кличке Пират, от которого хозяева отказались из-за злобного нрава, направленного, правда, исключительно на собак меньшего калибра. Слупили, однако ж, с Василия немало. Можно подумать, миттель умял за месяц содержания в питомнике столько же, сколько сожрала бы голодная волчья стая. Но это уже значения не имело.
Жена, не будем ее никак называть, увидев мужа с собакой, устроила ему сцену, переходящую в скандал, а затем – в истерику, но Василий впервые за многие годы брака проявил твердость и переехал вместе с псом на балкон, благо лето в тот год выдалось жаркое. Некоторое время он бесил Пирата специально купленной мягкой игрушкой, похожей на оскорбительную белую болонку. Наконец, мобилизовав в миттеле все омерзительные собачьи качества, он повел озверевшего Пирата в то самое место, где недавно подвергся нападению маленькой лохматой сволочи, и стал ждать, страдая от мысли, что оскорбители забрели сюда случайно и обычно гуляют совсем в других пределах.
Но вот из темноты, звонко лая, выскочил Тоша. Василий с кроткой улыбкой спустил Пирата с поводка. Злобное рычание, жалобный визг, и сцепившиеся собаки стали похожи на бело-черный клубок, напоминающий чем-то эсхатологическую схватку света и тьмы. Подоспевший на шум Анатолий с трудом вырвал из зубов миттеля то, что осталось от Тоши. А осталось, поверьте, немного. Я бы даже сказал, чуть-чуть…
«Странно, товарищ, – молвил Василий, не ожидавший такого летального результата. – Раньше он у меня не кусался!» – А сам, злодей, потихоньку дал Пирату сахарок, пристегнул поводок и удалился.