Голодные игры. И вспыхнет пламя. Сойка-пересмешница
Шрифт:
– Ну… мы в Тринадцатом дистрикте. Теперь живем здесь, – говорит Делли.
– То же самое мне говорили те люди. Но я ничего не понимаю. Почему мы не дома?
Делли закусывает губу.
– Там… стало опасно. Я тоже очень скучаю по дому. Только что вспоминала, как мы с тобой рисовали мелом на мостовой. У тебя здорово получалось. Помнишь, как ты на каждом камне нарисовал зверюшек?
– Да. Поросят, кошек, всех, каких знал… Ты что-то сказала… про опасность?
Я вижу, как на лбу Делли выступил пот.
– Да… там нельзя было оставаться.
– Держись, девочка, – шепчет Хеймитч.
– Не бойся, тебе здесь понравится.
– Где мои родители? Почему они не приходят? – спрашивает Пит.
– Они не могут. – Делли уже едва не плачет. – Многим не удалось улететь. Нам надо строить новую жизнь. Хороший пекарь нигде не пропадет. Помнишь, как твой отец разрешал нам лепить фигурки из теста?
– Там был пожар, – внезапно произносит Пит.
– Да, – шепчет Делли.
– Двенадцатый сгорел дотла! Из-за нее! – яростно кричит Пит, дергая за ремни. – Из-за Китнисс!
– Нет, Пит. Она не виновата.
– Это она тебе сказала? – шипит он на Делли.
– Выведите ее, – приказывает Плутарх.
Дверь немедленно открывается, и Делли начинает пятиться назад.
– Она не говорила. Я сама…
– Она лжет! – обрывает ее Пит. – Не верь ни одному ее слову! Она – переродок. Капитолий создал ее, чтобы уничтожить нас всех, кто еще жив!
– Нет, Пит. Она не…
– Не верь ей, Делли, – в исступлении кричит Пит. – Я поверил, и она чуть не убила меня. Она убила моих друзей. Мою семью. Даже не подходи к ней! Она переродок!
В дверной проем просовывается рука, вытаскивает Делли наружу, и дверь закрывается.
Пит продолжает орать:
– Она переродок! Мерзкий переродок!
Пит не просто ненавидит меня, он даже не верит, что я человек. Когда он меня душил, было не так больно.
Эксперты строчат как сумасшедшие, фиксируя каждое слово. Хеймитч и Плутарх берут меня под руки и выводят из комнаты. Прислоняют к стене в коридоре. Здесь тихо. Но я знаю, что за дверью и за стеклом Пит продолжает кричать.
Прим ошибалась. Ничего уже не поправить.
– Я не могу здесь больше оставаться, – произношу я, едва ворочая языком, как пьяная. – Если вы хотите, чтобы я была Пересмешницей, отправьте меня куда-нибудь еще.
– Куда же? – спрашивает Хеймитч.
– В Капитолий, – непроизвольно вырывается у меня. Я точно знаю, что мне там предстоит сделать.
– Сейчас не могу, – говорит Плутарх. – Пока не освобождены все дистрикты. Но могу обрадовать – бои закончились почти везде, кроме Второго. Это будет орешек потверже.
Верно. Сначала дистрикты, потом Капитолий. А потом я убью Сноу.
– Хорошо, – говорю я. – Пошлите меня во Второй.
14
Второй дистрикт, как и следовало ожидать, отличается большей площадью, поскольку состоит из множества горных деревушек. Первоначально в каждой из них была своя шахта или каменоломня, где и трудились местные жители. Теперь же в деревнях по большей части места дислокации и тренировочные базы миротворцев. На первый взгляд кажется, что разбить их не составит труда – ведь на стороне мятежников воздушные силы Тринадцатого. Но есть одна загвоздка: в самом центре дистрикта находится практически неприступная гора – средоточие военной мощи Капитолия.
С тех пор как я передала местным изможденным и отчаявшимся повстанцам то, как Плутарх высказался
Место, конечно, не идеальное, поскольку в горах часто случаются оползни, селевые потоки и сходы лавин, однако преимущества перевешивали недостатки. Продвигаясь в глубь горы, шахтеры оставляли опорные стойки и каменные перегородки, чтобы штольни не обвалились. Капитолий укрепил их и начал превращать гору в военную базу с вычислительными центрами, залами заседаний, казармами, оружейными складами, ангарами для планолетов и ракетными пусковыми установками. Снаружи гора осталась почти такой, как прежде. Непроходимые дебри, полные диких животных. Природная защита от врагов.
По сравнению с прочими дистриктами, во Втором люди жили в достатке. Даже по их телосложению видно, что они с детства нормально питались и имели все необходимое. Некоторые шли в шахтеры или рабочими в каменоломни. Другие обучались для работы в Орешке или поступали в миротворцы. С малых лет детей тренировали и учили драться. Голодные игры открывали путь к богатству и славе. Неудивительно, что капитолийскую пропаганду здесь проглатывали куда легче, чем в остальных дистриктах. Даже перенимали капитолийские обычаи. И все же в конечном счете они оставались такими же рабами. Если миротворцы и работники Орешка предпочитали об этом не задумываться, то каменотесы помнили всегда, и именно они составили костяк Сопротивления.
За две недели, которые я провела здесь, положение не изменилось. Дальние деревни в руках мятежников, город разделился на два лагеря, а Орешек стоит все такой же неприступный. Входы укреплены, сердце базы надежно скрыто в глубине горы. И пока это так, Второй дистрикт принадлежит Капитолию.
Я стараюсь помочь чем могу. Навещаю раненых. Снимаюсь в агитроликах. Меня не допускают в места сражений, но приглашают на собрания военного совета, чего никогда не делали в Тринадцатом. Вообще здесь лучше. Больше свободы, никаких дурацких расписаний на руке. Не нужно сидеть под землей, как крот. Я живу в деревнях повстанцев или в пещерах. Ради безопасности меня часто переселяют. Мне разрешили охотиться при условии, что я буду не одна и не стану уходить далеко. Чистый горный воздух творит чудеса. Я чувствую, как ко мне возвращаются силы и из головы выветриваются остатки тумана. Но чем светлее становится разум, тем яснее я осознаю то, что сотворили с Питом.