Горный ветер. Не отдавай королеву. Медленный гавот
Шрифт:
Он с Риммой не встречался всего лишь месяца полтора, не был в доме Стрельцовых. И вот гляди, какие в жизни девушки перемены. Ай да Володя! А между прочим, об этом — молчок. Так, при случае, нечто неопределенное, вскользь. Ну что же, ну что же… И Володя и Римма не пустышки. Хорошая пара. Пожалуй, чуточку самому даже завидно. Если тоже влюбиться — так вот в такую бы только, как Римма. Да не успел. Или не сумел. А Володя и успел и сумел.
Бухгалтеру вообще труднее, чем инженеру, что-либо суметь. Вон инженер Мухалатов так успел еще и…
Именно об этом Владимир сейчас и рассказывал. Не подчеркнуто свысока, но все же
— Ты послушай, Сашка! Послушай. А Римма, между прочим, так же как и ты, сперва совсем не поняла, что значит практически увеличить электрическую емкость аккумулятора почти в пятнадцать раз. А ведь это не менее значительно, чем на пшеничном поле вместо одного колоса вырастить два.
Александру вдруг захотелось поддержать девушку, повернуть хвастоватые слова Владимира против него самого.
— Ну, если ты и ей начал свои объяснения с такой же вот абстрактной фразы и длинной, как настоящие итальянские макароны, вполне естественно, что Римма ничего не поняла. Редактором научно-популярного журнала я бы тебя не назначил.
Но Римма оказалась покладистее.
— Не дошло до сознания, — согласилась она с готовностью. — Хотя журналиста такая величина должна бы сразу ошеломить. Чего бы это ни касалось: аккумуляторов, урожаев пшеницы, редиски, повышения к.п.д. уходящих уже на техническую пенсию паровозов. Решительно не понимаю другого: почему Володя не хочет, чтобы я написала о его открытии статью. Почему не рассказывает никаких подробностей. Так, только подразнил. Тогда — для чего же?
— Во-первых, Риммочка, я должен повторить, что это вовсе не открытие, — добродушно поправил Владимир. — В Коперники, Колумбы и Фарадеи я не гожусь. Фортуна, слепое счастье под ручку со мной не ходят.
— Хорошо, и я повторяю: пусть будет изобретение.
— Во-вторых, это и не изобретение. До Томаса Альвы Эдисона и даже до Ивана Ползунова я тоже не дорос. Умишко слабоват.
— Ну хорошо, хорошо, пусть крупное рационализаторское предложение!
— Мм… А рацпредложения, Риммочка, может быть, и маловато. Уж очень убого звучит. То, что я сделал, далеко от круглого дурака, но, увы, еще дальше от гения. Главное в том, что шуметь в печати пока не следует. Я ведь об этом сказал и тебе и Сашке просто так, доверительно, по дружбе. Порадуемся все вместе, а насчет подробностей, дорогая, ты не допытывайся.
— Володя работает на экспериментальном заводе, — многозначительно напомнил Александр.
Владимир задвигал плечами:
— Н-ну… Будто Римма не дочь заместителя директора, будто сама она не знает, чего нельзя, а что можно печатать о нашем заводе! Известным облачком секретности моя лаборатория действительно окружена. Однако мои аккумуляторы сейчас находятся вне этого облачка. Дело совершенно в другом. Риммочка, не допытывайся! Я очень сожалею, что в телячьей радости своей проговорился.
— К тому, что открыл или изобрел Володя, некоторое отношение имеет Василий Алексеевич, — объяснил Александр.
— Папа? — спросила Римма. И ее широкие брови удивленно приподнялись. — Вот странно. Он ничего не рассказывал. Это для меня новость.
— Сашка, ну, а тебя-то кто за язык тянул? — сердито спросил Владимир. И показал ему кулак. — В какое положение перед Василием Алексеевичем теперь ты меня поставил?
— Но он же не считает существенным свое
Но тот не принял его защиту.
Основная идея, даже высказанная мимоходом, хотя бы еще и студенту-дипломанту, никак не может быть несерьезной. Несерьезным быть могу только я.
Римма сидела задумчивая, покусывала губы, словно бы сама делала какое-то сложное открытие.
— Понимаю. Если папа подал или отдал какую-нибудь идею, он больше уже не станет считать ее своей. И не станет рассказывать дочери, журналистке, о том, что ему не принадлежит. Понимаю и узнаю папу.
— Василий Алексеевич скромнейший человек. Это давно известно. Так же как и то, что я — хвастливый болтун, — с досадой проговорил Владимир.
— А я в таком случае обязана написать статью, — Римма смотрела на него влюбленно, — потому что ты, Володя, хотя и болтун, но тоже скромнейший человек.
Владимир отрицательно покачал головой. Сказал и с жалостью, и с огорчением, и с упреком:
— Да, но будешь ли ты, Римма, достаточно скромным человеком, если станешь в своей статье восхвалять заслуги родного отца, о которых он сам даже родной дочери ничего не рассказывает, считая, по-видимому, их несущественными? И к тому же будешь ли ты честной журналисткой, если, наоборот, об этом ничего не напишешь, а мысли своего отца щедро подаришь мне? — Заметив, что Римма протестующе завертела головой, он смягчил голос и добавил совсем виновато: — Риммочка, извини, я не стремился к такому ходу нашей дискуссии, меня вынудил Маринич. Получилось грубо, неловко. Еще раз прости!
Александр с готовностью принял упрек. Римме все же хотелось еще поспорить. Но тут оркестр заиграл какое-то по-особому печальное и нежное танго. Весь зал на минуту притих, вслушиваясь. Владимир вздохнул.
— Кибернетика и электроника принесли нам невероятные скорости вычисления, — сказал он, как бы накладывая свои слова на задумчивую мелодию танго, — лазеры фантастически уплотнили луч света, транзисторы позволили упрятать в карман радиоприемник. Да, куда конь с копытом, туда и рак с клешней! Что поделаешь: одержим неотвязным стремлением к повышению к.п.д. электромоторов, аккумуляторов, ботинок на микропорке. Всего на свете! Включая и самого себя, а главным образом — собственный язык.
Энергично провел рукой черту в воздухе, ставя заслон продолжению этого разговора.
И опять с доброй завистью Александр подумал о превосходном характере Владимира. Как бы то ни было, в какие времена ни зарождалась бы начальная идея и кто бы ни был автором этой идеи, но ведь то, что сделал Мухалатов, — сделал все-таки именно он, и только благодаря его уму, настойчивости и вере в успех новый аккумулятор вот-вот станет реальностью, суля огромные выгоды народному хозяйству. Не надо присваивать себе хотя бы капельку чужого, но нет необходимости и самому старательно уходить в тень. Что, так и не встретится на пути нового аккумулятора всевозможных препятствий, бюрократических рогаток? Во всяком случае, толковая газетная статья, даже общего характера, была бы сейчас вполне уместна и полезна. Только позаботиться о должном чувстве меры. Но Владимир решительно и бережно отстранил Римму и столь же решительно погасил вообще весь этот разговор. Молодчина!