Горячие пески
Шрифт:
Уже поглядывая вдаль, откуда должна была появиться смена, Ивашкин вдруг заметил человека, кравшегося по кромке зарослей от границы в наш тыл. Это было настолько неожиданно, что он не сразу поверил своим глазам: не мираж ли, какие нередко возникают в жаркое время. Однако дальнейшее показало, что он не ошибся. Человек вынырнул из зарослей и бегом пустился между барханами, так что через минуту Ивашкин и вовсе потерял его из вида. Не опуская бинокля, он выхватил из сумки телефонную трубку и включился в линию. Ему тотчас же ответил дежурный по заставе. Докладывая, Ивашкин силился снова увидеть человека, но в окулярах лишь струилось
Услышав сообщение, дежурный тут же переключил Ивашкина на начальника заставы, а тот приказал без промедления сняться с наблюдательного поста и выйти на задержание нарушителя.
Прежде чем спуститься, Ивашкин последний раз глянул на бархан, за которым скрылся нарушитель, приметил на нем широкий, с двумя склоненными набок, будто надломленными вершинками, куст саксаула, и кинулся, было, вниз, да тут же вернулся назад. Взглянул вправо, влево — не обнаружатся ли рядом с тем кустом похожие на него приметами. Это ведь надо знать точно, иначе запутаешься в них и не сможешь выдержать верное направление. Но похожих примет не оказалось.
«Ай да, Федя, молодец! — мысленно польстил себе Ивашкин и иронически усмехнулся: — Однако осмотрительный ты парень…»
Впрочем, до иронии ли тут, до усмешек? Торопиться надо. Приказал напарнику:
— На пятки мне не наступай, но и далеко от меня не отрывайся.
Сбежал с бугра, глянул вперед: две, будто надломленные, макушки едва виднелись. По ним и надо ориентироваться.
«Осмотрительный парень…» Это и хорошо, что осмотрительный. Старший сержант Тагильцев, видно, давно уже подметил, что Ивашкин наблюдательный. Об этом он напомнил, когда посылал с донесением, сказал, что наблюдательность поможет Ивашкину не сбиться с пути.
В приобретении этих навыков, как он понимает теперь, первым его учителем был отец. Пойдут в лес, отец наставляет: запоминай, Федянька, как север и юг отличить, если день хмурится или дождик пошел. Видишь, у сосны ветки с одной стороны потолще и подлиннее? Эти-то как раз на юг смотрят. А на северной стороне дерева ветки послабее, там лишайника больше. И еще учил, как по ветру направление замечать. К примеру, дует ветер в одну сторону неделю-другую. В зимнюю пору сугробы с той стороны, откуда дует, пологие, прилизанные, а с другой крутые, с нависающими козырьками.
А барханы? Те же сугробы, только песчаные. Сейчас ветер дул навстречу Ивашкину. Барханы были обращены к нему крутыми, обрывистыми скатами. Не на всякий с ходу взберешься. Но он и не станет на них карабкаться. Нечего наверху маячить, еще нарушитель обнаружит. Бежали между барханами. Спасибо отцу за науку. И он представил себя на месте отца, идущего в атаку на противника. И перед ним, где-то впереди упрятавшийся в барханах, был враг, с которым он скоро должен был вступить в схватку.
А встречный горячий ветер хлестал в лицо, сушил губы, опалял дыхание. Ивашкину казалось, до бархана с широким кустом рукой подать. На самом деле до него было не близко, и он почувствовал это скоро. Ноги вязли в рыхлом песке, горели, наливались свинцом. Сначала Ивашкин не сообразил, почему нарушитель не воспользовался возможностью идти зарослями, которые надежно его прикрывали. Потом пришел к выводу: нарушитель надеется, что ветер залижет его следы. «И может произойти все так, как с теми бандитами, которые пытались укрыться на колодце», — подумал Ивашкин.
Достигнув знакомого бархана, увидели едва заметные следы. Еще немного времени, и их сравняло бы, замело песком. Ивашкин обрадовался, что вышел верно, дальше двинется по следу и уже не собьется с него. Приостановился, подождал отставшего напарника.
— Я тебе какую дистанцию указал? — спросил он, нахмурившись. — Почему отстаешь?
— Жарко, пить хочется. В висках стучит, в груди печет, — ответил пограничник, хватая воздух широко раскрытым ртом.
— Давай хлебнем по паре глотков, — Ивашкин отстегнул фляжку. — Ты все же держись, если так будем плестись, разве догоним нарушителя?
Слегка покачиваясь, солдат развел руками, дотронулся до своей фляжки.
— Моя пустая, — хрипловато выдавил он.
— Как же ты не сберег?
— Полдня на жаре. Разве утерпишь?
Ивашкин набрал в рот воды, пополоскал, подал фляжку солдату.
— Пей, только не всю. Малость оставь, еще пригодится.
Потом, когда тот с сожалением вернул почти пустую посудину, плеснул ему немного воды на голову.
— Полегчало?
— Спасибо, товарищ ефрейтор, — смущенно проговорил солдат.
— Я не ефрейтор, а такой же рядовой, как ты. Одного с тобою призыва.
— Раз старший наряда, значит, — командир.
— Не отставай, — еще раз напомнил Ивашкин и побежал по слабо видимым отпечаткам, думая о себе: «Плохой ты еще старший наряда, Ивашкин, если не углядел, как солдат выпил всю воду раньше срока. А теперь вот…»
Он махнул рукой: какая польза от его рассуждений? Раньше надо было сообразить и приказать солдату беречь воду. А теперь — хочется пить или не хочется, в расчет не принимается, надо догнать нарушителя. Другого способа задержать его не придумали.
Сколько еще прошло томительных минут, Ивашкин определить не мог. Он и сейчас бежал, казалось, из последних сил, как в тот раз, когда нес донесение с колодца начальнику заставы. И вот впереди на мгновение мелькнула спина перебегавшего через бархан нарушителя, и он облегченно вздохнул: теперь-то лазутчику ни за что не уйти.
— Прет, как скаженный. Он что — белены объелся? — ругнулся приблизившийся к Ивашкину напарник.
Не отвечая, Ивашкин приказал ему сблизиться с нарушителем, а если тот попытается уходить обратно, не пропустить. Сам он постарается стороной обойти лазутчика и встать у него на пути.
Солдат согласно кивнул: понял, сделает, как ему приказано. А Ивашкин перемахнул бархан и помчался параллельно с нарушителем, нажимая, сколько было сил и даже через силу. Подумал, белены лазутчик, может, и не объелся, а терьяка курнул. Слышал Ивашкин, что зелье это в малых дозах на первых порах взвинчивает нервы, бодрит силы. Пусть его… а Ивашкин и без этого обойдет нарушителя.
И действительно обошел. Видимо, нарушитель уже считал себя в безопасности, ибо чувствовалось, что преследователей он не заметил. И несмотря на то, как предполагал Ивашкин, что он накурился терьяка, он выдохся. Ивашкин обнаружил его приткнувшимся к крутому склону бархана. Упав за горбатое корневище саксаула, он положил перед собой автомат и стал ждать, когда нарушитель двинется дальше и, огибая бархан, обязательно выйдет на него.