Горячие пески
Шрифт:
Дневальный скомандовал подъем. Гусев сел, не открывая глаз, торопливо пошарил под кроватью, натянул растоптанные кеды. Андрей из-под прикрытых век наблюдал за ним. Тот сердито бормотал, что опять кто-то из кед шнурки выдернул. Наверное, Петька Чугунов, у него вечно кеды не зашнурованы.
— Ну ясно, Петенька! — сказал он хриплым со сна голосом, протер глаза, потянулся до хруста. — Он же, черт долговязый, вчера в баскетбол играл, а перед этим завязки искал. Выпуск на носу, а ему бы только мяч погонять. Погоди у меня… мастер спорта.
Костя погрозил Чугунову, спавшему в другой комнате, и, возможно,
— Андрюха, просыпайся, старшина строит на зарядку, — он толкнул друга в плечо.
Тот пружинисто вскочил, говоря:
— Эх, Костя, что нам старшина… Мы сами без пяти минут лейтенанты. Ты осознал этот исторический факт?
Он схватил Костю, прижал так, что у того в груди что-то хрустнуло, приподнял и закружил. Гусев с трудом выскользнул из его рук, сел на кровать, потирая бока.
— Медведь… чуть ребра не переломал.
— Понимаешь, Костенька, сон я видел…
Андрей не успел рассказать, что ему приснилось, как резко растворилась дверь.
— Кто здесь прохлаждается! — загремел старшина.
Курсантов словно ветром сдуло.
— Гусев, опять плетешься в хвосте… — старшина сердито погрозил вслед.
Костя обернулся, изобразил на веснушчатой физиономии необычайный испуг и стремглав бросился по коридору. Кеды разлетелись в разные стороны, он подхватил их и босиком пустился к выходу. Костя видел, что старшина сердится не всерьез. Знал и старшина, что курсант тоже пугается притворно. Это игра с той и другой стороны. Ведь сегодня оба они станут офицерами, у обоих начнется новая жизнь.
И дурашливость Кости, и смех курсантов, и снисходительная доброта старшины — все подчеркивало атмосферу дня.
После зарядки и завтрака курсанты получили задание: установить в классе новые учебные приборы, развесить схемы и плакаты.
— Торжество начнется после обеда, — словно оправдываясь перед выпускниками за невольную нагрузку, сказал офицер из учебного отдела. — К нам вот-вот молодежь подъедет. Начнутся вступительные экзамены. Ребята вас добром вспомнят.
Курсанты работали в охотку, с прибаутками. Но вдруг к радости начинала примешиваться легкая грусть: тут уже думают и заботятся не столько о них, сколько о тех, кто придет им на смену. Понимали, так и должно быть, так было всегда. Но все же…
Выполнив задание, Андрей с Костей прошлись по территории училища — захотелось напоследок заглянуть повсюду, сохранить в памяти каждый уголок. Прошлись вдоль стройного ряда пушистых елей, застывших словно линейные на параде. Потом долго сидели в беседке под склонившейся над нею старой корявой березой. Беседка стояла в глухом месте двора, за густыми зарослями вишенника. Отсюда слышно было, как, готовясь к выпускному вечеру, пробовали трубы музыканты.
Курсанты и раньше в свободные минуты, какие выдавались в распорядке дня нечасто, наведывались сюда. Слушали перезвон струн и мягкий баритон Петеньки, напевавшего негромко и задушевно. Парня все на курсе называли Петенькой. Как-то на репетиции художественной
Чугунов на это не обижался. Он обладал добрым сердцем, на первый взгляд казался чудаковатым, о себе заботился мало и всегда был готов туда, где больше работы, где, может быть, не обязательно в нем нуждались, но поскольку он тут оказался, нагружали и его каким-нибудь делом. Он готов был пойти за товарища в наряд, выполнить любую хозяйственную работу, ничуть не заботясь, что, возможно, не успел приготовиться к очередному занятию, что будет спрошен и испытает неловкость за невыученный урок. Петенька вырос в интеллигентной семье, получил хорошее воспитание и удачно сочетал в себе многие полезные качества. Он имел отличный слух, играл на музыкальных инструментах, пел, занимался спортом, не отказывался ни от одной общественной нагрузки и при всем том… учился. За веселый нрав, бескорыстие и душевную щедрость его любили и уважали товарищи.
Нередко, прибежав из клуба в поздний час, он заставал в классе самоподготовки только Андрея и еще двух-трех курсантов, усердно вычерчивающих рабочие карты. Он знал любовь Северинова к решению тактических задач, и чем были сложнее они, тем упорнее Андрей искал решение. Его хватку, «военную косточку» не раз отмечали преподаватели.
Усевшись за стол, Петенька расстилал свою карту, вооружался цветными карандашами, командирской линейкой и, пристально глядя на Андрея, умилительно говорил:
— Андрюша, ты не станешь возражать, если я «сфотографирую» у тебя обстановочку? Ты уже, конечно, принял правильное решение…
— Не знаю, верное ли у меня решение по этой тактической обстановке, но я постараюсь его обосновать, — отвечал Северинов.
— Может, ты сейчас это сделаешь, пока я наношу обстановку? Так сказать, прорепетируешь… для твоей же пользы.
Хитрость Петеньки была открытой, обезоруживающей, и Андрею никогда не жаль было потратить еще полчаса, чтобы Петенька «не заплыл» на полевых занятиях.
Сегодня они Петеньку видели лишь на зарядке — тот весь в хлопотах по подготовке выпускного вечера. Сидели молча и каждый размышлял о своем. Костя с удивлением и даже с какой-то долей неверия думал о том, что вот и он закончил пограничное училище и через два-три часа наденет мундир с лейтенантскими погонами. Костя не отличался постоянством характера и теперь, повзрослев, понял это. Еще учась в школе, он целыми вечерами возился с магнитофоном, переводил пленку, накручивая ролик за роликом, записывая самых крикливых, хриплоголосых певцов. Нравились они ему, испытывал удовольствие от их пения, над этим он не задумывался. Просто магнитофон стал модным увлечением. Однако забросил и его. Решил стать фигуристом, потому что почти весь класс заболел фигурным катанием на льду. Фигуриста из Кости не вышло, и тогда он все старание обратил на прическу. Благо ему не надо было краситься, чтобы заиметь огненно-рыжую гриву.