Господин следователь. Книга седьмая
Шрифт:
— А что, господа юнкера сами полы мыли? — слегка удивился я.
— А кто за нас будет мыть? Горничных не было, все сами, своими ручками, — хмыкнул господин исправник, продемонстрировав свои ручки, превратившиеся с течением времени в лапищи. Но потом опять начал приставать: — Нет, похвально, что ты полы моешь — вон, даже неплохо получается, углы чистые, но отчего сам-то этим занимаешься? Где девчонка твоя, которую ты козой именуешь?
— У Анны Игнатьевны форс-мажорные обстоятельства. С утра убежала в деревню — она своим целый воз подарков накупила, потом назад прискакала — сказала, что у нее мачеха заболела, коза не кормлена, брат
Я поискал глазами — где табурет, придвинул Абрютину. И сам уселся.
— Мы с Анькой вчера поздно приехали, вещи закинули в дом, а ночевать в гостиницу пошли. Тут четыре месяца уборку не делали, пылища, печка не топлена. Уборку в темноте делать не с руки, да и печку топить не станешь. Есть хочется, в гостинице хоть чаем напоили, с утра завтраком накормили.
Еще поразил развал. Совсем позабыл, что с прежней владелицей — Натальей Никифоровной уговаривался, что она оставит мне в счет стоимости дома ту мебель, что стоит в моей комнате — кровать, письменный стол, книжный шкап. А все остальное она собиралась перевезти в Нелазское. Стало быть — перевезла. Тоскливо видеть отсутствие буфета с посудой, столов — того, что стоял у меня в гостиной, и второго, на кухне, а еще — икон, за исключением образа преподобного Николая в моем кабинете. Книжный шкап, надо сказать, тоже пустой. Но это ладно — свои книги я тоже отвез в дом Десятовых, а пока поставлю то, что купил в Москве и в Питере. Еще хорошо, что на кровати остался мой матрас и подушки. Но их тоже невредно выколотить от пыли. Удивительно, но дрова, сложенные в сарайчике, не тронули…
— Про то, что титулярный советник Чернавский в гостинице «Санкт-Петербург» заночевал, я уже слышал, — усмехнулся исправник. — Правда, тебя отчего-то в чине повысили — коллежским асессором назвали.
— А я теперь и есть коллежский асессор, — похвастался я, кивая на вешалку, где висел мой старый мундир с новыми петличками. — Это мне за все сразу — и за раскрытые преступления, и за диплом.
Про часы от государя-императора я пока умолчу.
— О, поздравляю, — порадовался за друга исправник. Судя по всему, хотел пожать мне руку, но я отмахнулся — руки у меня грязные. Абрютин поинтересовался: — Отлично, конечно, что ты теперь коллежский асессор, но зачем же коридорного бить?
— Так я его и не бил, — возмутился я. — Всего-то разочек дал, чтобы гнусности всякие не говорил — дескать, а зачем вашему благородию два нумера, коли девка одна… Ну, еще кое-что нехорошее сказал. Вот я ему и врезал. Неужели жаловаться пошел?
— Ну, какое там, — засмеялся Абрютин. — Савушкин за эту гостиницу ответственный, а он у меня человек аккуратный. Регулярно обходит, проверяет. Зашел в обед, а у коридорного нос распухший, синяк под глазом, вот и поинтересовался. Тот и сообщил — мол, господин коллежский асессор приголубил, да ни с того, ни с сего.
— Подожди-ка, в нос я ему не давал, — возмутился я. — И в глаз тоже. Треснул в грудь, чтобы следов не видно.
— А в нос ему уже хозяин гостиницы дал, а еще и оштрафовал на четверть жалованья, — сообщил исправник. — Савушкин — унтер дотошный, сразу выяснять стал.
— Молодец, хозяин, — кивнул я и пояснил свою мысль. — Дело-то даже не во мне. Он же клиентуру отпугивает. Допустим — если я с какой-то дамой зашел, не его это песье дело советы давать.
— О, а я уж думал, что ты у нас святой, — засмеялся исправник. — Но смотрю — спина голая, крылышек нет. Кстати, ты бы
Тоже верно. Мы не в бане, чтобы голышом (наполовину!) расхаживать, пусть и перед другом.
Пришлось вставать и накинуть нательную рубаху.
— Как там супруга ваша, Верочка Львовна? — поинтересовался я.
— Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить, — постучал Василий костяшками пальцев по краю табурета. — Кашель прошел, врач надеется, что подозрение на чахотку не подтвердилось.
— Как в Питер переедете, обязательно Верочку к столичным врачам покажи, — посоветовал я, хотя и не сомневался, что Абрютин и сам о том знает.
Василий Яковлевич покивал, потом спросил:
— А сам-то что? Как приехал, так полы принялся мыть?
Чего это он? Я чиновник-аккуратист, понимаю, что первым делом следует начальству доложиться.
— Я харю побрил, потом на службу явился, господина Председателя порадовал — мол, явился ваш следователь, с дипломом. А он мне — дескать, вельми рад, но у вас еще отпуск не закончился, сиди дома до конца июля, а в августе выйдешь, хотя он считал, что и в августе меня не будет.
— Ох, порадовал ты Его Превосходительство, — вздохнул Абрютин. — Он так надеялся, что до осени поживет в спокойствии. Как бы он с сердцем теперь не слег. Явился судебный следователь — обязательно чего-нибудь накопаешь. Без тебя-то у нас так хорошо было — никаких происшествий.
— Неужели так благостно?
— Было, но все больше мелочи, — пренебрежительно отмахнулся исправник. — Нарушение паспортного режима парочка штук, телесные повреждения, пара краж. Но все для Мирового суда, не для тебя. Федышинского встретил — тот уже сам проведал, что Чернавский явился, грозил, что в запой уйдет, месяца на два.
— Вишь, если Федышинский в запой уйдет, точно, ничего не случится, — развел я руками. — Как мы трупы опознавать станем, без нашего эскулапа?
— И чего ко мне не зашел? — укорил меня исправник. — Пришел бы, похвастался. Чайку бы по старой памяти попили.
— А я после суда к невесте зашел, а там облом — оказывается, Леночка вместе с теткой в Белозерск укатила, к родителям. К ним младший братец на побывку приехал. Тот, что в Морском кадетском корпусе учится. Святое дело повидаться с братом. Хорошо, кухарка на месте — ей указания дали, чтобы мое барахло — одежду, постельные принадлежности, что им оставлял, мне выдала. Но перевезу, когда порядок наведу. Так что мне прикажешь делать? Сидеть в грязи, Аньку ждать — типа, самому несолидно? Вот сам-то ты как бы поступил?
— Будешь смеяться, но точно так же, — хохотнул Абрютин. — У меня как-то Верочка в Вологду уехала, Яшку нашего навестить на праздники. Девка-прислуга отпросилась — мол, родственников навестить. Дескать — наготовит она, мне лишь и с печи достать, а посуду оставить. Вечер кое-как отмаялся, а дальше был неприсутственный день. В храм на службу сходил, а домой пришел — вообще тоскливо. Хотел водки выпить — но одному-то и пить не охота. За книжку взялся, не читается. И тут в башку стукнуло — надо бы что-нибудь этакое, физическое поделать. Во дворе чурбаки не колотые лежат, их дворник должен был поколоть, так нет же — все сам поколол. Сделал, а все равно скучно. И чего-то мысль пришла чистоту навести. Взялся я за уборку, хотя, вроде бы, чисто было. Еще и посуду за собой вымыл. Прислуга явилась — в расстройство впала, мол — барин, неужели без нее кого-то нанял, а ее рассчитает?