Гранит не плавится
Шрифт:
Челноков был упрямый человек — уговаривать его не имело смысла.
Время шло, запрос из центра не поступал. Я не знал, что предпринять. И вдруг — новая беда!..
Очередное партийное собрание, на котором мы слушали доклад о текущем моменте, подходило к концу. Докладчик ответил на все вопросы, собрал свои бумаги в портфель, покинул трибуну. Тут поднялся председательствующий, секретарь ячейки, и попросил задержаться для разбора персонального дела.
Занятый своими невесёлыми мыслями, я сидел в задних рядах и, безразличный ко всему, плохо слушал… Что это? Отчётливо прозвучала моя фамилия! Я не сразу понял, о чём идёт речь. Между тем секретарь, держа перед глазами
— «…мало того, помощник начальника отдела Иван Силин продолжал систематически встречаться с дочерью буржуя. Его видели с этой барышней в разных местах: в городском саду, на берегу реки, около развалин крепости. Зная, что её сестра Белла замешана в дело контрреволюционной организации, Силин не прекращал эту связь. Как известно, Беллу не удалось задержать, — кем-то предупреждённая, она скрылась и замела следы. Прямых фактов, что в этом виноват Силин, нет, но он мог проболтаться своей барышне, и та предупредила сестру.
Считаю поступок Ивана Силина недостойным звания чекиста и члена партии. Прошу партийную ячейку разобрать это дело. Позор, что наши сотрудники и члены партии связываются с классово чуждыми элементами, как будто нельзя познакомиться с хорошей комсомолкой или девушкой из трудовой среды…»
Не успел секретарь дочитать до конца, как кто-то с места крикнул:
— Кто написал это заявление?
— Автор не желает, чтобы огласили его фамилию. Какие ещё будут вопросы?
По красному уголку прокатился гул, и, чтобы успокоить собрание, председатель постучал карандашом по графину с водой.
Раздались голоса:
— Пусть Силин расскажет!.. Дайте слово Силину!
— Давай, товарищ Силин, поднимись сюда и расскажи, — предложил секретарь.
Я шёл на сцену, точно на казнь. Всё было таким неожиданным, а в голове вертелись слова Кости: «Все ребята отвернутся от тебя… все ребята отвернутся от тебя…»
Поднялся на трибуну, долго молчал, стараясь побороть волнение, собраться с мыслями.
Видя моё состояние, кто-то из президиума поставил около меня стакан воды, кто-то сказал:
— Ты не волнуйся, Силин! Здесь все свои, разберутся!..
Я подробно рассказал, при каких обстоятельствах познакомился и потом сдружился с Маро. Подтвердил, что, не видя в этом ничего предосудительного, я встречался с нею. В заключение сказал:
— Ещё ничего не значит, что она дочь богатых родителей и сестра её контра!.. Разве не известны многочисленные случаи, когда брат воевал в наших рядах против родного брата — белогвардейца? Маро честная девушка, она сочувствует нам. Может быть, ещё не совсем сознательная, но сочувствует. Что же касается подозрения, что я проговорился насчёт её сестры, то это ложь! Мы никогда не разговаривали с нею о Белле. Я скорее согласился бы лишиться правой руки, чем выдать кому бы то ни было, даже родной матери, наши секреты. В этом можете не сомневаться!
Не знаю, насколько убедительно прозвучали мои слова, хотя под конец я овладел собой и говорил горячо, уверенно. Некоторые товарищи из зала улыбались мне, другие кивали головой.
Посыпались вопросы — как, почему?
Кто-то крикнул с места:
— Пусть Силин расскажет, кто его дед, бабушка и вообще все родичи матери!..
После меня говорили многие. Одни в самых резких выражениях осуждали мой поступок, другие находили смягчающие мою вину обстоятельства. Но общий тон был товарищеский, доброжелательный. Все сходились на том, чтобы потребовать от меня прекращения всякой связи с Маро. Только один из оперативных работников пытался доказать, что мне не место в партии.
— По-моему, в Силине заговорила кровь, — он сам выходец из чужой
Слушал я его и не верил своим ушам, — выходит, я чуждый, примазавшийся элемент?.. Пот градом катился по моему лицу, и от горечи, от стыда я не решался поднять глаза.
Левон сказал, что познакомился со мной в первый день моего выхода из госпиталя в кабинете секретаря горкома Брутенца, что считает меня хорошим товарищем, стойким большевиком, но и он не мог простить мне любовь к Маро.
— Я Ваню Силина информировал о Белле и вообще предупреждал о буржуйских дочерях — посоветовал быть осторожным. Но он не прислушался к моим словам и допустил ошибку. Сейчас для него может быть один выход: или мы, его верные друзья, или дочь заводчика. Пусть выбирает!..
Челноков дал высокую оценку моей работе и отчитал оратора, назвавшего меня чуждым элементом.
— Как это у тебя язык повернулся сказать такое — исключить, выгнать? Кого ты собираешься выгонять из партии? — спросил он. — Вот, оказывается, какой ты прыткий! Правду говоря, не знаю, сможешь ли ты сам работать у нас с таким характером. В самом деле, если, не разобравшись, допускаешь такую чёрствость и бездушное отношение к товарищу, то как же поступаешь ты с теми, судьба которых всецело в твоих руках? Нет, брат! Мы, чекисты, не каратели и прежде всего должны проявлять чуткость во всём, конечно, в сочетании с непримиримостью к действительным врагам. А ты — «исключить, выгнать»!.. Я уверен, что сидящие здесь никому не позволят так легко бросаться нашим товарищем. Предположим, Силин допустил ошибку, — так давайте поможем ему осознать её и исправить!..
Последние слова Челнокова зал встретил дружными аплодисментами. Покидая трибуну, он добавил:
— Не понимаю, что за поганая манера скрывать свою фамилию? Написал заявление, так имей мужество подписать его!
На трибуну поднялся Амирджанов. Зал притих, а я и вовсе пал духом, думая, что от этого сурового человека ждать пощады нечего…
— Товарищи, я за то, чтобы мы воспитывали в себе чувство непримиримости к врагам революции, — начал Амирджанов, — развивать классовую сознательность и непременно быть чуткими и гуманными. Последнее особенно важно для нас, чекистов. Впрочем, это общие положения, а теперь я перейду к вопросу, который мы здесь обсуждаем. Кто такой Иван Силин? Юноша новой, зарождающейся социалистической формации, юноша, которому суждено построить коммунизм. Его мать действительно происходит из буржуазной среды, но она порвала с ней и вышла за рабочего, большевика, стала учительницей и все свои силы, знания отдала воспитанию нового поколения. Так было, так будет с лучшей частью интеллигенции в грядущих революциях. Несовершеннолетний Силин пошёл добровольцем в Красную Армию и проявил себя с самой лучшей стороны. Скажу вам больше: командование представило его, в числе других, к ордену боевого Красного Знамени, и недавно президиум ВЦИК запросил у нас характеристику о нём. Мы с Модестом Ивановичем и секретарём партийной ячейки обсудили этот вопрос и послали хороший отзыв о работе Силина у нас. Как же после этого можно сделать в его адрес такое безответственное и оскорбительное заявление? Тот, кто сделал это, обязан извиниться не только перед Силиным, но и перед всеми нами.