Гранит

Терещенко Григорий Михайлович

Ростислав побежал к машине. Ему казалось, что вот-вот Светлана простит его. Она добрая. Эх, вышла бы сейчас из дома. Поговорили бы с нею наедине...

Светлана, сжавшись в комочек у открытого окна, наблюдала за Ростиславом. Будто и нет ее здесь, и нет ей никакого дела до Лисяка. Вдруг она вскрикнула в отчаянии. Нет, не боль была тому причиной, а обида. Но Лисяк не слышал этого крика. Он торопливо возвращался со свертками, надеясь, что они помогут возобновиться его отношениям со Светланой. Правду говорят, что утопающий готов ухватиться и за соломинку.

Тяжело дыша, Лисяк подбежал к открытому

окну и подал свертки.

— На, держи, мама передала, — прошептал он.

— Вижу, что мама. Спасибо! А теперь уходи и забудь обо мне...

Окно захлопнулось.

— Светлана! Света! Светочка!..

Из-за тополя выглядывала луна, окрашивая серебристыми лучами домик и землю вокруг.

Лисяк постоял, постоял и медленно побрел к машине.

5

Как только Григоренко вошел в комнату, Оксана бросилась к нему с просьбой:

— Сережа, найди мне работу в другом месте! ..

— Что, с Лотовым поругались? Ничего, родная, обойдется. Я тоже ругаю кое-кого. Не без этого.

Он взял ее руку и прижал к лицу.

— Что вы с ним не поделили?

— Да ни с кем я не ссорилась, — выдернула Оксана руку. — С чего ты взял?

— Единственное, что в голову пришло. Тогда в чем же дело?

— Марченко устроился работать на наш карьер,

— Вот те на! Не было бы лиха, так было б тихо! И давно?

— Недели две уже. Шофером работает. Не могу я, Сережа, его видеть. Понимаешь? Тем более — говорить с ним. Просто сил нет. То уговаривал вернуться — ради дочки, то умолял дочку отдать ему. А сегодня стал угрожать.

— Угрожать?!

— Всякое говорил. На карьер, дескать, устроился, чтобы меня видеть. Жить без меня, видишь ли, не может...

— А ты с Лотовым об этом говорила?

— Да не поможет здесь никакой разговор — я-то Марченко знаю...

Григоренко слушал, и ему становилось горько. Ненормальный все-таки этот Марченко. Сойтись снова... Что это? Бессовестная игра или он что-то затеял?..

— Пойми, мои нервы могут не выдержать, — продолжала Оксана.

— Ну хорошо, хорошо, родная, будем искать другую работу.

— Я согласна на любую, хоть нормировщицей, только бы его не видеть.

Сергей Сергеевич не заметил, как перед ним появилась Верочка. Он поднял ее на руки.

— Ух, какая ты у меня тяжелая!

— А мне Иринка из лагеря открытку прислала. Посмотри, какая красивая. Читай!

— Верочка, ведь я тебе прочитала уже, — укоризненно сказала мать.

Девочка надула губки:

— Читала ты, а папа еще не слышал.

— Мы сейчас вместе прочитаем. Это какая буква?

— Это — «в», а это «е», — начала Верочка, но тут же вдруг спросила: — Папа, а кто зажигает звезды?

— Звезды? Те, что на небе?

— Вова Борзов говорит — космонавты. Не понимает он ничего. Звезды зажигаются от солнца. Правда?

— Правильно, доченька, от солнца! — сказал Григоренко и высоко подкинул Верочку. — От солнца. Все от солнца!..

6

Провожать Сабита в Новосибирск пришли только Остап Белошапка

и Люба Зинченко. Люба сама предложила проводить.

На вокзале многолюдно. Когда едут студенты, всегда так.

На перроне было ветрено и по-осеннему холодно.

— Вдруг не справлюсь, — проговорил Сабит. — Вычислительный техника учить — не рахат-лукум кушать.

— В математике ты силен, справишься, — стал успокаивать его Остап.

Кожаный чемодан Сабита был непомерно большим. Солидный сверток нес и Белошапка.

— Поезд номер шестьдесят шестой Одесса — Москва прибывает на второй путь, — равнодушно произнес радиодиктор.

Сабит все время поглядывал на Любу, которая шла слева от него. Ему было приятно, что Люба провожает его, идет с ним рядом. Сабиту хотелось заговорить с ней, но нужных слов не находил. Многим казалось, что они полюбили друг друга. Когда Сабит думает о Любе, слышит ее имя, то сразу меняется в лице, сердце его начинает биться тревожно и радостно. Но стоит им только встретиться, как все куда-то уходит, и он не знает, о чем говорить с ней. Люба начинает казаться ему просто приятной, умной, но малознакомой девушкой.

— Ты пиши, Сабит, — сказала Люба и, пожимая его твердую ладонь, добавила: — О своих успехах пиши. Ведь ты будешь на передовой линии нашей науки.

Поезд медленно тронулся. Люба и Остап некоторое время шли рядом с вагоном и махали Сабиту, стоявшему в тамбуре.

— Придется мне все же вмешаться в ваши отношения, — сказал тихо Остап, когда поезд скрылся за поворотом.

Люба кинула на него испепеляющий взгляд. «Сейчас она мне задаст перцу!» — подумал Белошапка.

Но Люба спокойно спросила:

— Скажите, Остап Вавилович, что лучше: мало или совсем ничего?

— Смотря по обстоятельствам, — ответил он.

— При любых...

— Пойми же, Люба, ты вот так можешь пройти мимо своего счастья.

— Мимо настоящего не пройду, Остап Вавилович! А маленькое мне не нужно. Встречалось однажды такое... еще в техникуме. Нравился один парень...

— Ну и что же?..

— Возвращались мы как-то из кинотеатра, поздним вечером. В переулке нас остановили двое. Так что вы думаете: мой провожатый кинулся наутек. Осталась я одна перед двумя верзилами. Они подошли, посветили фонариком в лицо, сказали: «Нет, это не она». И ушли. Тогда только вернулся Владимир, так звали моего спутника. С тех пор я его возненавидела. Долго он за мною ходил. Сестру свою много раз для переговоров присылал. Стихи мне посвящал...

— Сабит не сбежит, — сказал Остап.

— Я не об этом. Ответьте прямо на вопрос: что лучше — мало или совсем ничего?

— Ну, что тебе сказать... — начал было Остап, но договорить ему не дал неожиданно появившийся на перроне Григоренко.

— Уехал!.. — запыхавшись произнес он. — Вот беда, не успел попрощаться... Я прямо с пленума горкома. Перерыв поздно объявили...

Глава двенадцатая

1

Зазвонил телефон. Это встревожило Григоренко: ни сотрудники, ни начальство из главка так поздно домой не звонили. От ночных разговоров Григоренко отвык, а тут вдруг повелительный голосок в трубке: «Вас вызывает Москва!»