ГРАС. Цикл
Шрифт:
— А здесь любовь без мужчины, — с наслаждением закончила за него Ирина. Уничтожив его таким образом, она пришла в хорошее настроение. Вслух они ещё продолжали ссориться, а мысленно уже говорили о другом.
«А вот это кто из нас сейчас подумал: лучше синица в руке, чем журавль во рту?»
«Не знаю. Кажется, ты начала...»
«...значит, ты закончил. Закончил, но не кончил. Кстати, отчего это? Ты же знаешь, мне уже не грозит опасность забеременеть».
«Древние китайцы считали, что мужчина не обязан каждый раз кончать, особенно зимой».
«При чем тут зима? Ты с ума сошел? Это же вредно!»
«Нонсенс! В вопросах размножения я китайцам доверяю».
«Так значит,
Они начали ласкать друг друга медленными и точными движениями, ощущая импульсы удовольствия, идущие от партнера, как свои собственные. Каждый из них мог заставить другого испытать оргазм, просто послав возбуждающий импульс прямиком в нужный центр. Но им хотелось, чтобы сработали все цепочки, тела сами должны были пройти свой путь.
Никогда ещё Большакову не доводилось заниматься петтингом с таким яростным бесстыдством. К судорожно напряженным бедрам были словно привязаны направляющие нити, Он совершенно не контролировал своих телодвижений. Даже легкое поглаживание или шевеление, вызывавшее у одного из них наслаждение, эхом откликалось в другом. И это эхо билось между ними в учащавшемся ритме. Они были включены в неуправляемую цепную реакцию и вот-вот должны были детонировать. Жаркая лавина захлестнула их одновременно, но на этот раз Илья оросил свою партнершу.
— Два мокрых дела за сорок минут, — подвел итог неисправимый шут Большаков.
Содержание файла 0130.txt
Записан 4 декабря 1999 г., стерт 30 декабря 1999 г., восстановлен 1 февраля 2000 г.
«Последнее действие: извлечение корня, ставшего кубическим.
Нашкодила душа. Крайняя, как всегда, плоть.
Иротика.
Иразм Роттердамский. (Господи, это ж надо было так назвать город!)
Иранический смех.
командИрка, спИраль, транжИрка, пробИрка, квартИра, кИрка, таблетки аспИрина и амидопИрина, лИра, стИрка, вампИрка (!), шИрина, сатИра, шИрка, цИркач, что там ещё? И-раз! глафИра, ЖИриновский, екатИрина, ну, это уже маразм Иродиада. Иринотерапия».
А ночь на 15 декабря она провела с Ларькиным. Сердце у Ильи в это время не ёкало, он преспокойно спал на другой окраине Москвы. Впрочем, не совсем спокойно, потому что сон ему приснился очень мрачный. Приснилось, что ему делают операцию на сердце. Только сердце почему-то вынимают целиком. А он смотрит откуда-то сверху и чуть со стороны, как хирург в черной маске вынимает у него из груди дергающийся мускульный мешок и передает ассистентке, и та уносит его куда-то. В ассистентке Большаков узнал Ирину. А страшный хирург сшивает аорту, перехватывает другие сосуды и, не поставив взамен хотя бы пламенный мотор, небрежно перетряхивает органы, чтобы заполнить пустоту, и делает знак медсестре — мол, и так сойдет, зашивайте.
Утром на Илью обрушилось ощущение утраты. Чего-то недоставало, в устройстве мира образовалась неприятная пустота, и нужно было куда-то срочно бежать (скорее всего, к Рубцовой); чтобы заполнить эту пустоту. Ему потребовалось несколько минут, чтобы понять, что случилось, тогда он на какое-то время словно оглох, окаменел, неподвижно сидя на своей жесткой кровати в офицерской малосемейке. Это была ещё не боль, это был шок. Не хватало кислорода. Возникали какие-то смутные образы и сравнения:
Потребовались все его познания в йоге, биоэнергетике и магии астома, чтобы найти и залатать эту дыру. Большаков отдышался, заставил себя позавтракать и несколько часов сидел, трясясь, как от переохлаждения, безуспешно пытаясь медитировать. Ждал, когда организм хотя бы частично восстановит утраченную энергию. И только потом пришла боль — ад в тоскливо- зелёных тонах, из которого хотелось сбежать, проснуться, чтобы всё было по-другому, но никак не удавалось.
В тот день почему-то все грасовцы опоздали на работу, и всё-таки Илья пришел позже всех. Майор Борисов, рассудивший, что если даже он сегодня задержался на десять минут, то старшему лейтенанту Большакову сам бог велел прийти в полдвенадцатого, не стал никого упрекать. К тому же непривычно хмурый зам уже доложил ему о своих подвигах, и выводы майор сделал правильные.
Только увидав Большакова, Рубцова поняла, что натворила. Отдача была страшной, теперь наступила её очередь метаться и корчиться. Так взрослые переживают, причинив боль ребёнку — но это лишь слабое подобие того, что она испытывала.
Так продолжалось уже целую неделю. Рубцова попросила установить один из персональных компьютеров у неё в библиотеке и почти не показывалась теперь на территории Большакова. Разделявшие Ирину и Илью благословенные стены «бункера» хотя бы отчасти облегчали их страдания. Но всё же пространство между ними, казалось, звенело от напряжения.
Ощущавший это лучше других Виталий, проходя по коридору между дверями библиотеки и компьютерного центра, подавлял в себе желание преодолеть этот участок ползком, словно под обстрелом. Его отношения с Большаковым тоже, мягко говоря, разладились.
Но всё-таки Большаков предложил Ирине встречать Новый год вместе с ним в Хлебниковом. И она пришла. Однако совсем не так, как он надеялся, не по-людски. Припёрлась — другого слова не подберёшь — на несколько минут вместе с Ларькиным, словно для того, чтобы окончательно испортить Илье праздничную ночь. Скорее всего, именно за этим. Считая его виноватым в том, что её собственный Новый год не удался. По крайней мере, другого объяснения никто так и не смог подобрать.
Второе число не прошло для них бесследно. Илья понял, что вся середина его праздничного алгоритма ни к черту не годится. Если не Ирина, то сразу баиньки… по-другому он уже не мог, и дело было не в дежурстве. От дежурства доброхотка Рубцова даже пыталась его освободить, подослав к нему Ларькина с предложением поменяться днями. Илья вычислил её планы и отказался. Ему здесь хорошо, все остальные варианты будут не в кайф.
Он договорился с собой ждать Рубцову до девяти вечера, а на всякий случай приготовил себе запасной выход: в стильной, оснащенной колесиками канцелярской тумбочке помещался ровно ящик пива. Илья забил тумбочку до отказа, но первую бутылку почал уже в девятнадцать десять. Запасы, сделанные им на случай удачи, не пригодились, и он старался о них не вспоминать. До девяти Большаков употреблял своё успокаивающее сдержанно, и бутылка, которую он со вздохом открыл в двадцать один ноль-ноль, была всего лишь четвертой. Дальше дело пошло с ускорением, но не успел Илья разогнаться, как на экране появилась знакомая женская фигурка. Ирина решительной походкой двигалась к зданию. За ней показался громоздкий силуэт капитана.