ГРАС. Цикл
Шрифт:
К открыванию запертых дверей без ключа Илья имел страсть с отрочества, будучи подростком умненьким, но шкодливым. Несмотря на восторги однокашников, этому таланту развиться не довелось. Помешал случай. Он иногда навещал квартиру своих родственников в посёлке — в их отсутствие. Ничего особенного: конфета-другая из вазы, но главное — одиночество и телевизор. По понятным причинам. Конечно, в конце концов он утратил бдительность и его застукали. В один прекрасный день раздалось щёлканье открываемой двери — тетка забежала на минутку за документами. Он заметался, но поздно, как сейчас говорят, пить нарзан... Изумлённое: «Илюшка!» — долго ещё звенело в ушах. Было очень стыдно. Очевидно, пережитый тогда стыд и удержал его от скользкой дорожки. Родственники больше удивились, чем рассердились. Проверили, не пропало ли чего, и объяснили шалопаю, где оставляют запасной ключ. Надо ли
С тех пор он многому научился. В принципе любой из грасовцев мог открыть отмычкой несложный замок. А Илья к тому же часто работал в паре с умельцем Ахмеровым.
Большаков запасся комплектом универсальных инструментов, миниатюрным фотоаппаратом, позаимствовал у Рената приборы для поиска охранных и подслушивающих устройств, оделся понеприметнее и в половине одиннадцатого отпросился со службы, придумав очень уважительную причину.
Чтобы проникнуть в подъезд, не привлекая внимания, пришлось издалека выследить подходившего к нему маленького старичка и считать код цифрового замка у него из памяти. Вредный старикашка захлопнул дверь перед самым носом Ильи, но это уже не могло остановить хакера, вставшего на скользкую дорогу медвежатника. Рубцова всё-таки безобразно плохо запомнила форму ключа, и с первой дверью пришлось повозиться. В самый разгар его борьбы с замком к стальной двери секции напротив направилась бдительная пенсионерка, желая посмотреть в глазок, что там творится на лестничной площадке. Большаков едва успел уловить из- за двери слабые биотоки беспокойства и любопытства и мысленно приказал: «Поди вздремни! Забудь, зачем вышла!» Бабулька постояла немного в коридоре, вспоминая, какая нужда её сюда вынесла, зевнула и вернулась в квартиру, ругая проклятый склероз. В соседской квартире, на его счастье, никого не оказалось, и со вторым замком он разделался в более спокойной обстановке.
...Коридорчик расположен поперек, слева поворачивает в кухню, справа и прямо — двери в комнаты. Прямо, надо полагать, «горница», как называла гостиную мать Большакова, смеша райцентровских родственников, которые называли такую комнату залом. Справа, очевидно, спальня. Мебели в коридорчике нет, если не считать самодельных стенных шкафов, коих великое множество вдоль всех стен. Среди шкафчиков оборудованы книжные полки. Коридор — несколько непривычное место для книг, но Большаков из воспоминаний Ирины знал, почему они здесь хранятся. Потому что все не помещаются в комнатах. Сигнализации в коридоре нет. А что в этом шкафчике? Комплект снаряжения для лазания по скалам или стенам: тонкие сверхпрочные тросы, карабины, пояса. А здесь должна быть палатка. Проверим. Так и есть: палатка на своем месте, а кроме неё набор колышков, пучок шампуров и мачете с зазубренным лезвием. Рубцова помнит, как оно висело на стене. Убрал, значит, с глаз долой. Скромность украшает мужчину. Но эта устрашающая штуковина тоже была неплохим украшением. Устрашающее украшение. Украшающее... Стоп, не увлекаться. Илья закрыл шкафчик и заглянул в «горницу».
Подслушки и здесь не оказалось. А книг, действительно, навалом. От них была свободна только часть зала, отведенная под комплект тренажеров. Значит, всё-таки не горница, а зал. Спортивный. Помнится, в спальне тоже должно быть много книг.
Большаков перешел в спальню и уважительно присвистнул. Эта комната, в свою очередь, была чем-то средним между мастерской и библиотекой. Стеллажи с книгами занимали всю стену от пола до потолка. Они показались Илье любопытными. Полки были сделаны из дубовых досок и одновременно играли роль лестницы. Если нужный том находится где-нибудь под потолком, по полкам можно лезть, не стесняясь, тем более что широкие нижние приглашающе выпирают, а верхние настолько узки, что книги едва на них помещаются. Но снимать оттуда их легко и удобно.
Илья быстро просмотрел названия на корешках. Художественной литературы сравнительно немного, но очень много книг по истории. Приятно было встретить справочники по информатике. Большаков приветствовал их, как старых знакомых, радостно-удивленным поднятием бровей. В коридоре хранилась литература по медицине, психологии и почему-то ботанике. В зале — прочие разделы биологии, геология, физика, языкознание, застекленная полка с древними фолиантами — и снова история, история, история...
Здесь, в этой комнате, когда-то жила Ирина. Спала на этой кровати, читала эти книги. Вот эту читала. И «Иудейскую войну». И вот эту тоже. Этот тренажер появился позже, а на этом она занималась. На Большакова накатило знакомое состояние «дежа-вю», только теперь оно брало истоки не во сне и не в реальности,
Вот сюда Лесник приволок её, пьяную вусмерть, приводил в чувство, поливая то холодной, то горячей водой. Раздел и выкупал, как ребенка. И обтирал насухо полотенцем, как маленькую.
А вот сюда, за соседнюю дверку, ей пришлось броситься, когда после первого за долгое время человеческого ужина её вывернуло наизнанку. Здесь, на кухне, он впервые напоил её терпким отваром лесных трав по своему рецепту. Но это было позже...
Увлеченный чужими воспоминаниями, Илья не забывал, однако, прозванивать помещение ахмеровскими приборчиками. Но ни охранной, ни подслушивающей аппаратуры он не обнаружил. Самое вероятное из объяснений звучало так: степень засекреченности Лесника была такой, что отдел внутренних расследований не имел права использовать на его квартире средства электронной разведки. А возможно, вообще не имел права следить за таким сотрудником. В устах Большакова это звучало несколько иначе: «Лесник, значит, top secret, а те, кто мог бы слушать его, менее секретны — top less secret».
Что ж, это было на руку Илье, однако он пока ещё не нашел своей «зацепочки», которая помогла бы ему раскрутить весь клубок событий и отношений, связанных с Ириной Рубцовой. Что он искал? Он и сам не мог бы точно ответить. Большаков бродил по квартире, положившись на свою хваленую интуицию, которая, однако, не спешила ему помогать.
У окна в зале стоял письменный стол. На нем красовались две вещи: старомодная карандашница и тяжёлая исцарапанная рейсшина. В верхнем ящике стола лежали две увесистые папки для бумаг, завязанные тесёмочками. Большаков потянул было к себе верхнюю из них, когда увидел под рейсшиной небольшую бумажку. Он вытащил её — это оказалась записка, начертанная — именно начертанная — резким, угловатым и отрывистым, напоминающим клинопись, но в то же время аккуратным и каллиграфически красивым почерком. В жизни Большакова был период, когда он увлекался графологией, и необычные очертания букв так привлекли его внимание, что до него не сразу дошёл смысл написанного. А когда дошёл, по коже пробежали мурашки. Записка гласила: «Должен уехать. Когда вернусь — поговорим. Прочти пока бумаги в верхнем ящике стола. Материалы с собой не забирай, фотокопии уничтожь сразу же после прочтения». А некоторые характерные детали почерка свидетельствовали о том, что написавший эти строки человек был сумасшедшим.
Содержание файла 0433.txt
Записан 13 января 2000 г., стерт 16 января 2000 г., восстановлен 2 февраля 2000 г.
«Оренбург. Бедная Анечка, жертва этнического оружия. Чего это я её вспомнил?
Не зови ты папой зайца,
Не тяни его за лапу.
А я люблю легавых,
Противных и плюгавых.
Можно гасить импульсы, генерируемые лобными долями человека, и подавать возбуждение непосредственно в сектора, управляющие опорно-двигательной системой. Человек будет с ужасом следить за тем, что вытворяет его тело, не в силах как-то на него повлиять. Так мы обработали Афоню Цыкина, чтобы сломить его волю и подвести к краю безумия. Но только к краю, он был нужен нам живой и здоровый.
А можно вмешаться в работу затылочной части, координирующей подачу информации В лобные доли. Человек будет уверен в том, что решение он принял самостоятельно — и даже потом будет сам пытаться найти какое-то рациональное объяснение своим поступкам. Так Ирина обрабатывает Ларькина. Бедный Виталик научил её в буквальном смысле на свою голову.
Вспомнил: по такой же схеме развивалось внушение у Ани. Приказы человека, произнесшего пароль, маркировались затылочными долями как самые главные по иерархии.
Насколько я сам подвержен внушению? Есть несколько примеров, которые убедительно говорят: увы, даже слишком подвержен. Не могу пробивать жёсткие стены своей мягкой головой.
Тогда, на квартире у Цыкина, я всё-таки сам пристрелил двух его бандитов. Пистолет держала рука Афони, но поднимал-то её я. Прицеливался и стрелял тоже я: А Ирина управляла мной. Есть такой эстрадный номер: марионетка управляет другой, маленькой марионеткой.