Гребаный саксаул
Шрифт:
– Здорово лошадь!
– крикнул я.
– Я - Будённый!
Юрка кинул гирю, полез обниматься. Хороший он всё-таки человек.
Когда я спросил на аккумуляторной, где моя парадка, мне ответили, что в ней уехал Рашид.
В армии меня много раз предавали люди, казавшиеся самыми лучшими, самыми надёжными друзьями. Привыкнуть к этому я так и не смог. В расстроенных чувствах я завалился на кровать и, засыпая, сморенный всем, что свалилось на меня в последние дни, припомнил горькую истину: помни, что подлая душа
Я услышал крик дневального:
– Младший сержант..., к телефону!
В трубке голос командира роты.
– Я у комбата. Бегом сюда!
Я направился в штаб.
Комбат был в отпуске. Временно его обязанности исполнял майор Козырев, замкомандира части. И хоть матерился он нещадно, в батальоне его любили, что было редкостью. А в майорах он так долго ходил по причине своей порядочности, да и спирта много хлебнул за свою жизнь.
Однажды аэродромщики ремонтировали взлетку. Майор Козырев был ответственным. В парке грузили все необходимое для работы. Козырев сел в машину и начал, загибая пальцы, перечислять что взяли:
– Это взяли, это взяли.... Вроде ничего не забыли, поехали Скоробогатов.
Водитель тронулся, тут же затормозил:
– Заклепки забыли товарищ майор!
– Какие заклепки?
– А души чем клепать будете?
– Скоробогатов, клепать тебя в душу, поехали!
А сам заулыбался. Хороший человек! Для него даже солдаты были людьми.
Мрачный Козырев сидел под портретом министра обороны.
– Садись,– сказал он,– в ногах правды нет.
Я сел.
Майор сказал убедительным тоном:
– Завтра поедешь в командировку в Алма-Ату. Привезёшь молодых. За каждого отвечаешь головой. Если с кем-нибудь что-нибудь случится, поедешь в дисбат.
– Товарищ майор, – сказал я, - между прочим, у меня дембель!
Козырев посмотрел на меня долгим, грустным, почти сочувствующим взглядом:
– Дембель у тебя будет через год. Или через два, как у Беспалова.
Я беспомощно взглянул на командира роты. Капитан Камышов внимательно рассматривал коричневый сейф.
– Не крутись как вошь на гребешке. Да и не хотел я тебя посылать. Это твой командир роты настаивал на том, что на тебя можно положиться!
Отрывисто и резко звякнул телефон.
– Майор Козырев слушает…Да! Завтра утром выезжает сержант... Он назвал мою фамилию.
– Откуда я знаю когда!? Как поезд прибудет, так и явится. Нет, без офицера. А у меня и сержанты не хуже офицеров. Подготовьте команду.
Майор положил трубку, повернулся ко мне:
– На чем мы остановились?.. Людей меня нет. Потому тебя и посылаю. Сделаешь всё по-людски, сразу же отпущу. Слово офицера! Идите, – перешел на «вы» майор.
Мне почему то захотелось сказать ему спасибо.
Возвращаясь, я забежал в библиотеку. Сказал:
–
На пороге я столкнулся со старшим лейтенантом Покровским. Обменялись тяжелыми взглядами и оба промолчали.
Вечером я сел в поезд. В шесть утра был на Алма-Атинском вокзале. Адрес Андреева лежал во внутреннем кармане. Через час я оказался в лабиринте тесных улиц. Остановился перед небольшим уютным домиком, который закрывали кусты, усыпанные багровой вишней. Дверь открыл Андрюха, в майке и трусах.
– Это сон?
– спросил он.- Или я снова в армии и ты опять не даёшь мне спать?
Мы обнялись. Похлопали друг друга по плечам.
Потом сели, закурили.
– Пить будешь?
– спросил Андрюха.
– А потом к бабам! Или наоборот, сначала к бабам, а потом пить?
Я решил тормознуться.
– Нет, Андрюха. Не буду ни того, ни другого. Сейчас попьём чаю и проводишь меня до части.
– Ты молодец, - сказал Андрюха – кремень! Я бы, наверное, не удержался. За это дам тебе варенье. Две трёхлитровых банки. Земляничное и айвовое.
– Не возражаю,– улыбнулся я.
Через минуту Андрюха притащил увесистый школьный портфель.
* * *
После обеда я был в части.
Несколько молодых, застенчивых солдат, толпились в курилке. Увидев меня и командира роты, они построились, у стендов с инструкциями и планами занятий. Рассматривали меня со страхом и любопытством.
Дежурный тягач довёз нас до вокзала. По воинским требованиям я получил проездные билеты.
Вагон был плацкартный. В тамбуре пахло сигаретным дымом и железнодорожной станцией.
За одним из столиков в проходе длинного вагона сидел нетрезвый дембель в парадке с самодельным плетёным аксельбантом и погонами, из чёрного бархата.
Вагон, лязгнув и заскрипев, тронулся. Я сидел у окна. Синяя крупная муха, похожая на злого шмеля, упрямо и безнадёжно билась о стекло.
За окном мелькали просторы Родины, пронзительно вскрикивая, проносились встречные поезда. Змеились и проползали мимо блестящие на солнце рельсы.
Пятеро молодых, ушастых парней в необношенной, новенькой форме оккупировали верхние полки. От них пахло новенькими кирзовыми сапогами.
Напротив меня, сдвинув белёсые брови, сидел один из моих подопечных. Глаза у него были тоскливые, совершенно потухшие.
У прохода, закинув ногу на ногу, и откинувшись к стене вагона сидел ещё один, худой и нескладный. Острые коленки отчетливо проступали под тканью хебешного галифе.
Лицо паренька, как наверное и у меня два года назад, было нервное и напряжённое.
Я видел, что их терзает страх перед неизвестностью, что все они страшно, панически боятся. А я боялся проблем. Если кто-нибудь отстанет, сбежит, с меня спросят — где был? Куда смотрел?