Гроза над Польшей
Шрифт:
– Осенью тридцать девятого Польша капитулировала…
Виктор Котлов неожиданно вспомнил, что трубку и табак у него не отобрали. Он полез в карман.
Интересно, как этот самопровозглашенный капитан отреагирует? В том, что звание Ост получил от такого же главаря партизанского отряда, Котлов не сомневался.
– Курите трубку? – с этими словами Юрген извлек из внутреннего кармана серебряный портсигар с одноглавым орлом на крышке.
– Люблю хороший табачок, – кивнул Виктор Николаевич, хитровато прищурившись. – Угощайтесь.
– Нет, благодарю, я лучше свои.
В коридоре опять зашумели, послышались шаги, и в
Котелок поставили на досочку. На столе, как по мановению волшебной палочки, появились миски, ложки, краюха хлеба, головка чеснока. Партизаны пересели к столу.
– Угощайтесь, – командир пододвинул к Котлову полную, с горкой, миску дымящейся пшенки с тушенкой.
– Благодарствую. Надеюсь, моих товарищей тоже накормят?
– Не беспокойтесь, мы не немцы, – ухмыльнулся Юрген.
Судя по отдельным словечкам, человек подчеркивал свое интеллигентское происхождение и полученное в молодости образование. Виктор Котлов приглядывался к капитану, не решаясь перейти к главному. Юрген Ост тоже не спешил начинать допрос.
Наконец, когда каша была доедена, горячий травяной чай выпит, Виктор Николаевич набил трубку и повернулся к повстанцу:
– Хорошее знание языка. Я не думал, что встречу в лесу человека, для которого русский как родной.
– В школе заставляли учить, – буркнул Ост.
После сытного ужина его тоже потянуло курить. Котлов заметил на папиросах тисненую метку фабрики «Ява». Еще один вопрос: откуда в польских лесах советские папиросы? Хотя это как раз и не вопрос. Вице-адмирал слышал, что в свое время благодаря стараниям не переносившего на дух табачный дым Гитлера немецкая табачная промышленность почила в бозе. В тридцатых-сороковых немцы набивали в сигареты чуть ли не пропитанную никотином бумагу. С тех пор ситуация изменилась к лучшему, но все равно – немцы предпочитали импортное курево.
– Соотечественник? – Котлов приподнял правую бровь.
– С точки зрения большевиков, да. Мы считаем, что нет. Я вырос в Ковно. Учился в университете, затем уехал на родину предков.
– Многое становится понятным. Только поляк скажет Ковно, а не Каунас.
– Только русский большевик назовет поляка соотечественником, – не остался в долгу капитан Ост.
Фамилия у него, конечно, не настоящая. Партизанская кличка. Ост – восток, восточный, человек с востока. На фанатика капитан не похож. Командир хороший, дисциплину в отряде держит, люди с голоду не пухнут, все обмундированы, оружие приличное, явно с немецкого склада.
– Немецкий учили в школе или уже здесь?
– После школы. Я попал в английский класс.
– Командир у нас грамотный, – добродушно пробасил сидящий рядом с Котловым ярко-рыжий веснушчатый партизан. – Не смотри, что с Виленщины, дело знает туго. Ученый.
– Марко, тебя не спрашивают, – Юрген Ост метнул на рыжего многозначительный взгляд из-под бровей.
– Что думаете дальше делать? – полюбопытствовал Виктор Котлов.
Пришло время нужных
– А я вот тоже думаю, что мне дальше с вами делать? – ласковым, задумчивым таким голосом протянул Ост.
В разговоре возникла пауза. Виктор Котлов глядел на капитана, размышляя, как бы ненавязчиво намекнуть на возможность получить выкуп. Главное – заставить поляка выйти на связь, засветиться, а там уже жизнь покажет. Или соотечественники Котлова действительно пойдут на торг, или повстанцев обложат эсэсовцы. Закономерный, в общем-то, финал для «лесных братьев».
Если вице-адмирал и испытывал сочувствие к повстанцам, так только в глубине души. Все романтичные сопли, трескучие фразы о борцах за независимость, несгибаемых ветеранах подполья, героических героях героической Армии Крайовой вылетели из головы в тот самый миг, когда на полянку перед самолетом внесли тело старшего лейтенанта Иванченко. Остались только холодный трезвый расчет и горячее желание вырваться из этой передряги. Вырваться самому и вытянуть своих ребят.
– Свалились с неба, на вынужденную. Моего хлопца погубили, – размышлял Ост.
– Это твои бандюки убили нашего человека, – Котлов подался вперед, нехорошо прищурившись.
– Нечего было за пукалку хвататься. Поднял бы руки, сидел бы спокойно рядом с нами.
– А немцы уже знают, что мы у партизан…
– Я думаю. Обменять тебя на консервы и патроны по весу?
– Продешевишь. Запрашивай больше, и не у немцев, а у наших. Связь с городом есть? Почту найдешь? Рация? Я скажу, на какой волне связаться со штабом Атлантического флота.
– Добрый ты, адмирал. Или на что-то надеешься?
– Это не моя война. Как в Польшу попал, так и выбраться хочу. Я не поляк и не немец.
– А не боишься, что ваши же тебя потом подозревать будут? Карьера испорчена, к ответственной работе не допустят. Вдруг что мне рассказал, а я еще кому передал? Кто проверит?
– А что я могу рассказать из того, что ты и так не знаешь? О последней аварии на линейном крейсере «Сталинград»? Штурманы кривую прокладку дали. Сел корабль на камни в виду Антверпена. Так об этом весь мир знает. Позывные, коды, спецсигналы? Так они регулярно меняются. Секретчики сегодня не спят, все перепроверяют, что я мог знать и не мог знать. Аврал. Внеочередная, полная смена кодов. Так что такого ты можешь у меня выведать?
Виктор Котлов кривил душой. Сам прекрасно понимал, что после возвращения придется исписать горы бумаг в пяти экземплярах, комитетчики душу вымотают, заставят все по секундам расписывать, да еще перекрестный допрос устроят, чтоб быть уверенными – ничего не забыл. Это жизнь. У мужиков своя работа. Пусть моряки их недолюбливают, но обойтись без комитетчиков не могут.
Может быть, лет двадцать назад Виктор Котлов и задумался бы над словами капитана Оста, но за последнее время в Союзе многое изменилось. На карьере детей казус с попаданием вице-адмирала к польским повстанцам не отразится. Самое худшее – старшему лейтенанту Комарову придержат очередное звание. Ничего. Полгода под контролем проходит, и все. Пятна на карьере не останется.