Гусар бессмертия
Шрифт:
Я расплатился. С удовольствием поболтал бы с Андреем еще, однако дождь грозил начаться с минуты на минуту, и не хотелось идти с покупками под струями воды.
И гусар среди сумрачной ночиПогружается в сладкий дурман,Вспоминая бездонные очи,Вспоминая точеный ваш стан.Какие славные были времена! В какие неведомые дали уходит прошлое? И почему нельзя в него вернуться?
Действительно – старею. А тут еще нога разнылась…
Год 1810
Тост
Решающие события переносились на грядущий год. Приближалась зима с ее невозможностью широкого маневра, и войска отводились на винтер-квартиры. Просто если уже участвовавшие в деле части перемещались к западу, на уже прочно отвоеванную территорию или окраины своих земель, то вновь назначенные шли на юго-восток, в те же края.
Армия занимала обширный край, располагаясь постоем по многочисленным деревням и хуторам. Глухое, тоскливое время. Редкие выезды лошадей, обычные хозяйственные хлопоты, одни и те же лица вокруг, а до другого эскадрона порой десяток верст. То ли дело война или летний лагерь!
Еще и край достался! Несколько помещиков побогаче на зиму убрались в города, а оставшиеся были настолько бедны, что никаких балов позволить себе не могли. Оставалось в усадьбах с пяток более-менее состоятельных стариков, но тем развлечения уже не требовались, да и молоденьких девиц при них не наблюдалось. Одно слово: тоска.
Орлов хоть нашел себе дело. Исподволь, словно от безделья, он попросил Лопухина научить его латыни и иногда штудировал склонения и спряжения. Никто, в том числе молодой князь, не удивился просьбе. Чем только не займешься долгой бездельной зимой! Конечно, гусару гораздо приличнее питие, но раз уж человеку втемяшилось в голову прочитать, как объявил во всеуслышанье Орлов, кого-то из великих римлян в подлиннике…
Дело здорово осложнилось отсутствием в полку хоть каких-то книг. Лопухин старательно вспоминал то, что когда-то пытались вдолбить в его княжескую голову, да при отсутствии четкой программы и хоть каких-то пособий преподавание выходило бессистемным, и толку от него было немного.
В свою очередь Орлов натаскивал юнкера в фехтовании на саблях и стрельбе, как его самого когда-то натаскивали отец и Кондзеровский. Но временами Александр просто тосковал. Иногда накатывала грусть по Полине, по ее страстным ласкам, и тогда хотелось забросить все дела, выпросить отпуск да махнуть в Москву, в которой и был-то пару раз в далеком детстве.
Поручик понимал всю бесперспективность романа. Объект страсти замужем, да хоть бы и не так. Жениться в малом чине, выходить в отставку, когда еще не успел толком послужить Государю, казалось делом
В конце зимы Сазонов был прощен за свои шалости и получил приказ вернуться в гвардию. Как-то нехорошо получалось – уходить из полка перед началом кампании. Ротмистр приложил все силы, чтобы остаться, однако сделать этого не удалось. Максимум, чего он достиг, – через каких-то высоких покровителей получить назначение в адъютанты к старшему брату главнокомандующего, который командовал корпусом здесь же, и хоть таким образом принять участие в войне. Но нового командира все еще не прислали, и пришлось гвардейцу задержаться на целый месяц, пока, уже в марте, в эскадрон не прибыли Ефимович, Кондзеровский, а с ними – какой-то молодой, статный, чернявый и носатый офицер, судя по виду – явный уроженец Кавказа.
– Майор князь Мадатов, Валериан Григорьевич. Ваш новый командир. Прошу любить и жаловать, – представил новоприбывшего Ефимович.
Офицеры с любопытством взирали на нового начальника. Владимир в петлице, Анна на шее, золотая шпага на боку говорили, что молодой майор уже успел немало и с успехом повоевать, а не успевшие отрасти усы – что в кавалерию князь был переведен недавно.
Так и оказалось. После процедуры знакомства с подчиненными Мадатов коротко рассказал о себе. Родом происходил из Армении, числился в Мингрельском пехотном полку, состоял в авангарде Платова. Звание майора и ордена получил за отличия в этой войне, а в гусары перешел по собственному желанию.
Новый командир пришелся всем по душе. Чувствовались в нем воля и бесстрашие, в сочетании с бесшабашностью, которая особо ценилась в легкой кавалерии. Ладно, молодым поручикам и корнетам! Кавказский князь явно нравился старому Кондзеровскому, а это уже был показатель.
И уж еще больше расположило к Мадатову то, что сначала он провел краткое эскадронное учение, и уж затем назначение было отмечено так, как положено…
В начале мая армия стала переправляться через Дунай. Начиналась пятая кампания затянувшейся войны, и каждому хотелось, чтобы она оказалась последней.
– Орлов! – Кондзеровский наехал на офицеров к полудню, когда эскадрон уже встал на привал. – Получено приказание – войти в связь с авангардом. Он должен быть где-то рядом с Силистрией. Возьмешь десяток гусаров и проводника. Отправляться надо немедленно. Там командует Кульнев. Помнишь его по Фридланду?
Как не помнить? Тогда Кульнев был подполковником Гродненского полка, того самого, с которым, поддерживая друг друга, рубились с тяжелой французской кавалерией. Теперь же – известным всей России генералом, покрывшим себя славой в снегах Финляндии.
– Слушаюсь, – Александр был доволен поручением. Подобно всем, он несколько устал от долгого марша и хотел отдохнуть, но душе польстило, что из всех едва не тридцати офицеров батальона для выполнения ответственного поручения выбран именно он.
– Передашь пакет, – подполковник протянул Орлову запечатанные бумаги. – Только будь осторожен. Мало ли что может быть? Ближе к Силистрии вполне могут оказаться турки. Обязательно проверь лошадей.
Поручик кивнул. Какой гусар без верного скакуна? Тут даже говорить нечего. Кондзеровский мог бы не напоминать. Хотя… На то и командир, чтобы следить, как подчиненные справляются со своими обязанностями.