Хамза
Шрифт:
Ведь ни один же волос не упал с головы тех, кто поджёг гробницу!
Надо освободить людей от этой боязни.
Надо показать им, что можно не бояться шейхов.
Надо разрушить стену страха.
Утром Хамзу разбудила Зульфизар.
– К вам пришли...
Хамза вышел во двор. Около калитки стоял Алчинбек Назири.
Несколько мгновений молча смотрели они друг на друга, и тысячи молний пролетели в эти секунды между ними.
– Вы можете, конечно, не пускать меня в свой дом, - торопливо
– Я слушаю.
– Хотелось бы, чтобы разговор проходил без свидетелей.
– У меня в доме нет лишних ушей.
– И всё-таки...
Хамза повернулся и пошёл в сад. Дойдя до супы - деревянного настила, сел на край. Алчинбек устроился напротив.
И опять наступило молчание. Хамза смотрел мимо неожиданного гостя. Алчинбек сидел, опустив голову.
– Эта минута, - сказал наконец Алчинбек, - печальный итог наших отношений, начавшихся почти тридцать лет назад.
У Хамзы дёрнулась рука.
– Какой у вас разговор ко мне?
– Вы хотите поехать в Шахимардан...
– Хочу.
– Не делайте этого.
– Почему?
– Зная ваш характер и вашу вспыльчивость...
– Послушайте, товарищ Назири, вы пришли сюда воспитывать меня?
– Я пришёл сюда, Хамзахон...
– Не называйте меня так!
– А как же называть вас?
– По фамилии.
– Хорошо... Так вот, товарищ Ниязи, я пришёл сюда не для того, чтобы воспитывать вас, а для того, чтобы удержать от опрометчивого шага.
– Вы считаете его опрометчивым только потому, что сами хотите сделать то же самое?
– Откуда вам это известно?
– А откуда вам известно, что я хочу ехать в Шахимардан?
"Значит, Пулатов передал ему содержание нашего разговора, - отметил про себя Алчинбек.
– Значит, он знает, что Пулатов вызывал меня к себе... Что он знает ещё?"
– Вы поэт, товарищ Ниязи, человек творческий, художественная натура... А я занимаюсь организационными вопросами. Я скорее сумею навести порядок в Шахимардане.
– Вы уже делали это. И в результате погиб человек.
– К этой трагедии я не имею никакого отношения!
– У вас было первое заявление жителей Шахимардана. Вы успокоили всех...
– Я допустил тогда ошибку! Я же должен и исправить её!
– Не кричите, Алчинбек. Вы же хотели, чтобы разговор был без свидетелей.
– Я проявил благодушие! Я готов получить за это партийное взыскание!
– Вы не забыли наш последний разговор у вас в кабинете?
– Нет, не забыл.
– Так с какими же глазами вы пришли сегодня ко мне?
– Я готов принести вам свои извинения...
Хамзе вдруг стал противен его собеседник. Он готов получить взыскание, он готов принести извинения...
–
– При чём тут совесть?
– После смерти Ташпулата вы не должны заниматься никакими делами, связанными с Шахимарданом.
– Скажите, Хамза, почему мы всё время против друг друга?
– Это делает время, а не мы сами.
– Ведь мы были когда-то друзьями...
– Наша дружба расстроена не мной, а вами.
– Казалось бы, столько лет прошло... У других людей за эти годы дружба окрепла.
– Наша дружба во многом зависела именно от этих прошедших лет.
– Что вы имеете в виду?
– Революция, гражданская война, НЭП. Эти события испытывали нашу дружбу.
– Вы, как всегда, всё преувеличиваете, товарищ Ниязи... Мы вышли живыми из этих испытаний... и, казалось бы...
– Да, вы, Алчинбек, к сожалению, остались живы, - тихо сказал Хамза.
– Многие достойные люди сложили свои головы за эти годы, а вы...
Заместитель народного комиссара выпрямился. Губы его были плотно сжаты. Тонкие усы словно отделили нижнюю часть лица от верхней - два длиннохвостых мышонка осторожно подкрадывались по верхней губе друг к другу.
– Наверное, я всё-таки напрасно пришёл к вам...
– Наверное.
– Считаете меня своим врагом?
– Считаю вас врагом Советской власти.
"Он несколько раз повторял формулировки Пулатова, - прикинул про себя Алчинбек.
– Это тоже формулировка Пулатова? Или его собственная?"
– Почему же Советская власть до сих пор доверяет мне такой важный участок работы, как руководство культурой и просвещением республики?
– На первых порах республика остро нуждалась в грамотных людях. Выбирать не приходилось... Но скоро необходимость в таких, как вы, отпадёт.
– В каких таких?
– С гнильцой.
"Значит, он высказывает своё мнение, - мгновенно отметил Алчинбек.
– В учреждении Пулатова таких слабых выражений - "с гнильцой" - не употребляют. Значит, никаких конкретных улик против меня по-прежнему нет".
– У вас не язык, а змея.
– Я же скорпион.
– Это слово вы когда-то избрали для псевдонима, которым подписывали в Коканде свои фельетоны. Об этом знали многие.
– Но Шавкат узнал об этом от вас.
– Кстати, я не забыл ваши слова о маёвке в Ширин-сае, которые вы сказали в присутствии Шавката.
– И я, товарищ Назири, не забыл.
"Теперь самое главное, - весь напружинился внутренне Алчинбек, - говорил он с Пулатовым о маёвке или нет?"
– Это было страшное обвинение. Я не придал ему никакого значения, потому что вы были слишком возбуждены. Хотя мог бы привлечь вас к суду. И вы были бы наказаны за клевету. Потому что суду нужны доказательства...