Хамза
Шрифт:
Была бы моя воля, разве я отдала бы тебя байвачче? Но так хочет твой отец - могу ли я, слабая женщина, перечить ему?.. Грудь моя разрывается от горя, глядя на тебя. Ты вся пожелтела, волосы больше не вьются, губы потрескались... Ну зачем ты изводишь себя и меня? Чего ты хочешь добиться? Ну скажи, скажи хоть полслова, не молчи!
Зубейда молчала.
Айимча-биби, старшая сестра Ахмад-ахуна, вошла в комнату, села рядом с Рисолат.
– Посмотришь на вас обеих, - сказала старуха, -
Зубейда молчала.
– Такое переживали мы все, - вздохнула Айимча-биби, поправляя свои седые волосы.
– Приходит час, и девушка должна уходить из дома. Куда она идёт? Она не знает, ибо дорогу ей выбирают родители, уже пожившие на земле люди и понимающие толк в жизни. Мы все когда-то принимали их советы, и, слава аллаху, наши годы прошли в сытости и достатке, да быть мне вашей жертвой. Конечно, не каждая из нас каталась как сыр в масле и погружалась в счастье по самые уши. Наши мужья женились на молодых, и нам выпадала вся чёрная работа в доме.
Но ведь и мы в своё время были молодыми, и на нас работали старшие жены наших мужей. Не мы придумали законы, по которым живут люди. Эти законы были до нас и будут после нас.
Плохие или хорошие - люди живут по ним. Люди уважают законы предков - на этом держится жизнь.
Зубейда молчала.
Айимча-биби нахмурилась.
– А почему ты ничего не отвечаешь мне? Я твоя старшая тётушка и, между прочим, по отцу - единственная! Ты что же, не хочешь со мной разговаривать?
Зубейда молчала.
– Ты воск, что ли, закусила между зубами?
– закричала старуха.
– Ты будешь говорить или нет?.. Да знаешь ли ты, упрямая, что своим поведением ты ввергаешь своего отца в собачьи муки?
– О чём нам вести беседу, тётя?
– заговорила наконец Зубейда.
Рисолат радостно подалась вперёд.
– Ты своей красотой кичишься, да?
– горячилась старуха.
– Что у тебя в голове? Какие желания в сердце? Отвечай!
– Нет у меня никаких желаний, - закрыла глаза Зубейда.
– Меня не считают человеком. А если я не человек, какие же могут быть у меня желания?
– Ты не человек?
– удивлённо смотрела на племянницу сестра отца.
– А кто же ты тогда?
"Кто же я?
– горько подумала Зубейда.
– Кто же я, учившаяся когда-то грамоте, умеющая читать и писать, прочитавшая сотни книг великих поэтов и мыслителей, сама слагавшая газели, а теперь идущая по воле родителей, как овца под нож, в дом маньяка и палача женщин?"
– Такая же, как все вы, жалкая женщина, - сказала Зубейда, открывая глаза, - с длинными волосами и коротким умом.
– Вай, да умереть мне на этом месте, если ты сказала хоть одно слово правды!
– всплеснула руками Айимча-биби, толкая локтем в бок Рисолат.
– Кто сказал тебе, что ты жалкая? Зачем ты принижаешь
– Почему же вы тогда выдаёте свою пери замуж насильно, против её желания, если по ней вздыхают и страдают десятки и сотни мужчин?
– выкрикнула сквозь слезы Зубейда.
– Почему? Почему? Почему?
– Вах, вах, вах!
– раскинула в стороны руки Айимча-биби.
– Да когда же это в нашем городе девушка выходила замуж по своему желанию? Судьбой дочерей всегда распоряжались родители. Они их родили, они и вольны их выдавать замуж по своему усмотрению. Я уже говорила, что этот обычай достался нам от отцов и дедов, и его нельзя отменить...
– Я не подчинюсь этому обычаю, - откинула назад голову Зубейда.
– Значит, этот проклятый Хамза всё-таки сидит у тебя в сердце, как гвоздь в подмётке, - устало вздохнула старуха.
– Я рядом с ним ощущала себя человеком. Он никогда и ничем не унижал меня. Он давал мне возможность чувствовать себя равной ему. Этого мало?
– А зачем тебе чувствовать себя равной?
– прищурилась Айимча-биби, поднялась и гордо выпрямила свою все ещё стройную фигуру.
– Ты должна быть красивой и обольстительной. А твой муж обязан сделать тебя счастливой... У байваччи порог твоей комнаты будет выложен из золота. А что ты будешь делать, если выйдешь замуж за поэта? Торговать вместе с ним на базаре слабительным, которое изготовит его отец?
– Нет, сестра, - раздался вдруг голос Ахмад-ахуна, и отец Зубейды вошёл в комнату, - ни за какого байваччу я дочь не отдам. Я слышал конец вашего разговора и говорю твёрдо: если она не согласна, я не стану причинять ей страданий. Пускай вообще ни за кого не выходит замуж.
И он сделал жене и сестре знак, чтобы они ушли.
Зубейда бросилась к ногам отца, целовала край его халата, прижималась лицом к его рукам.
– Атаджан, дорогой отец! Не прогоняйте меня из своего дома, джан ата! Я же единственная ваша дочь! Всю жизнь я буду целовать ваши ноги, только не отдавайте меня Садыкджану!.. Я задохнусь там, умру от тоски, грех ляжет на вас!.. Не гоните меня, атаджан! Скажите, что не прогоните, да?
– Никогда, никогда, дочь моя, - сказал Ахмад-ахун, целуя Зубейду в голову, вытащил из-за пояса платок и вытер ей слёзы.
– Кто сказал тебе, будто я хочу, чтобы ты ушла из своего дома? Мать и тётка?.. Эй вы, сороки! Что вы тут наболтали? Почему заставили плакать мою любимую дочь?.. Это все ты, Айимча, я знаю! Я слышал твои последние слова. Это ты заставила мою дочь проливать слезы. Уходи, оставь нас в покое! Раз она не согласна выходить за найденного нами жениха, пусть не выходит, её воля. В конце концов, она тоже человек, у неё есть душа, свои желания...