Ходынка
Шрифт:
— Что ж вы хотите! — снова взвился Дулин. — Вековая мечта русского мужика! Когда мужик идейно безоружен, а поповщина по поверку оказывается ложью, он начинает свои сказочки выдумывать.
— Боюсь, не такие уж и сказочки — возразил Москвин. — За Сибирью действительно есть страна волшебная.
— Что вы говорите?
— Да. Знаете, сколько монарших дворов на коронацию пожаловало? Я был возле Кремля, когда там эту, простите, корону возлагали. Из Люксембурга и то карета золотая приехала. От золота в глазах рябит. Просто ужас: золотое руно размером с Красную площадь! Но вот одна страна
— Какая же?
— Северо-американские соединенные штаты. Там, смею вас уверить, народ своё правительство в ежовых рукавицах держит. И уж конечно, не голодает. Своими глазами видел, как американцы смеялись, на это золото глядя.
Дулин поднял глаза, всклянь налившиеся кровью:
— Ну да… Там эти реки винные из негров бичами высекают.
— Вы и без меня прекрасно должны знать… — начал Москвин.
— Скажите, а правда ли, что в Успенском соборе давка была? — решился Вепрев, обливаясь от смелости потом.
— Не совсем — ответил Москвин. — А вот когда иллюминацию проверяли и народ в Кремль повалил, кого-то и впрямь здорово помяли. В Боровицких воротах одного так насмерть задавили.
— Обычная история — пожал плечами Сытин. — В Версале, на свадьбе дофина Людовика народ хлынул к алтарю — десятки задавленных. А в Париже тем временем фейерверки с угощениями — и там под четыре сотни погибло. Ну, так Людовик потом всё это своей головой искупил.
— Именно! — поднял палец Дулин. — Именно так, батенька! Судите сами: на эту препохабнейшую коронацию восемьдесят миллиончиков потратили. То есть на увеселения народные. На все эти электрические солнца… А министерство народного просвещения на этот год два миллиона всего и получило.
— Нет уж, увольте! — встал с места Деленцов. — Не только на увеселения. Вы почитайте-ка манифест про амнистию. Сколько там долгов и недоимок прощают! То бишь из казны оплатят. А вы говорите: увеселения!
— Несомненно одно — сказал Ландграф. — Народ действительно и темен, и наивен, как дитя. Вы только посмотрите, что здесь взрослым людям предлагают…
Он поднес брошюру к лампе, покрутил колесико фитиля и стал читать:
— „Увеселения. Театр номер 4-й. Представление русского соло-клоуна Владимира Дурова с его дрессированными животными. Между прочими номерами будет исполнено: грандиозное шествие животных, поездка козла на волке, дрессированный дикий кабан, хождение кошек по канату через крыс, электрический пароход, управляемый крысами, спасение крыс на воздушном шаре и пр. Дрессированные ежи: ежовая комедия, еж-музыкант, еж, стреляющий из пушки, еж-звонарь, шествие ежей и т. д. Дрессированные медведи. Состязания на призы. Влезание на мачты, бега, хождение по бревну и метание в цель производится по указанию распорядителей, соображаясь с количеством состязующихся, причем призы выдаются по жребию“.
— Ну вот! — воскликнул Дулин. — Подкуп. Ведь это подкуп народа, господа!
— Народ и нынче в Москву, как в эту вашу волшебную страну валит — оживился Хазаров. — У нас вчера Кошечкин из Курска приехал — так говорит, на поезд сесть нельзя было. Народ сюда на подножках, на крышах
— „Призов для состязаний назначено всего 200“ — продолжал Ландграф. — „Они состоят из: 1) 50 глухих серебряных часов с портретами Их Императорских Величеств, к ним цепочки белого металла и серебряные жетоны с вензелями Их Величеств и надписью „В память коронационного гулянья“; 2) 50 больших гармоник; 3) 50 малых гармоник; 4) 50 костюмов, состоящих из кумачовой рубахи, плисовых шаровар, опояски и русской шапки с павлиньими перьями“.
— А ведь и правда народ до павлиньих перьев охоч — вздохнул Кока.
— „Русский канатоходец Федор Молодцов. Хождение по канату на высоте 8 сажен от земли. Между прочим исполнено будет: хождение с кипящим самоваром, стрельба из пушки, фейерверк, упражнения со стульями и т. д. Хор Скалкина. В составе 50 человек в богатых боярских костюмах. Хоры малороссийские. Хоры русские. Балалаечник и народный певец Ушканов“…
— Ландграф, а вы, оказывается, педант! Ну право, кому это интересно!
— „Русский силач-геркулес Моро“… Ну ладно, я русский! А он-то почему? — рассмеялся Ландграф. — „Русские дуэтисты, танцоры и балалаечники Александрова. Русские дуэтисты и плясуны Цыганковы. Виртуоз на стаканах, баументоне и цимбалино Бондаренко. Чревовещатель с говорящими куклами Донской“. Смотрите, как усердно здесь русское от нерусского отделяют! Занятно!
— Это не занятно, а возмутительно — сказал Кока. — Давеча в дортуар на Филипповском из участка приходили. Гольдберга и Пизенгольца из Москвы выслали. А Хан-Гиреева с Домбровским — еще в среду. Все немецкие книги подчистую забрали.
— Что ни говорите, а это все-таки и занятно тоже… — равнодушно поупрямился Ландграф.
— В университетских лабораториях бенгальские огни делают для этой чертовой коронации — продолжал сверкать глазами Кока. — А своекоштным к университету на версту подойти не дают, потому как возле Кремля. За длинные волосы и очки в полицию забирают. Верхом и на велосипедах по Москве ездить не дают. Доколе?!
— Николай Константинович, у меня к вам дело — обратился к Бокильону Москвин.
— Да, Михаил Федорович, — улыбнулся тот.
— Вы ведь статьи в географическое общество пишете?
— В общество географии и этнографии.
— О, тем лучше! Тем лучше! В субботу гулянье будет. Вы, кажется, собирались народ посмотреть?
— Разумеется! — кивнул Бокильон.
— Отлично. Предлагаю вот что: идите-ка с артельщиками гостинцы раздавать. Я тоже там буду.
— На Ходынке?
— На ней самой. Вы там давно были?
— Боюсь, что да. Еще на масленой.
— О! — улыбнулся Москвин. — Где Петровский дворец на Петербургском шоссе, знаете?
— Разумеется. В двенадцатом году там Наполеон квартировал.
— Именно — кивнул Москвин. — Так вот, напротив, через шоссе — царский павильон поставили. А дальше гулянье — где-то с версту такой квадрат. И квадрат этот с шоссе и со стороны Москвы огорожен палатками. В них уже гостинцы завозят. Народ будет на гулянье между этими палатками входить и сразу гостинцы получать.