Холодно-горячо. Влюбленная в Париж
Шрифт:
Именно такой жизни хотела для меня мама.
Никакая объективная необходимость не удерживала меня во Франции. Дело было даже не в идеологии — политикой я никогда особо не интересовалась. Причиной было чисто эгоистическое желание: здесь я могла быть собой, а это было все, чего мне хотелось по-настоящему.
Мне нужно было определиться с занятием, которое сделало бы возможным мое законное пребывание в этой стране. Медицина и международное право были для меня недоступны, но почему бы, например, не дизайн, не архитектура? У меня не было никакого
Я чувствовала себя готовой работать, но не знала, что для этого сделать.
Последние дни в Париже были заполнены обычными предотъездными делами. Необходимо было упаковать кучу книг и отправить отдельно, так как их было слишком много, чтобы везти с собой в качестве багажа. Выбросить накопившиеся журналы. Купить подарки друзьям и близким в Токио. Рассортировать вещи — часть из них Тристан предложил оставить у себя до моего возвращения.
— Держу пари, мы очень скоро увидимся.
Он говорил это для того, чтобы подбодрить меня, а я продолжала цепляться за эту крошечную надежду.
В день отъезда я покинула рю Паскаль на рассвете — мой самолет улетал довольно рано.
Шофер такси, вьетнамец неопределенного возраста, держал в машине ароматический пульверизатор; густой химический запах фиалок пропитал весь салон. Я смотрела, как над Парижем занимается день. Такси пересекало город, двигаясь к правому берегу Сены — в направлении, противоположном тому, в котором я ехала из аэропорта год назад. Из-за этого улицы выглядели иначе и казались незнакомыми. Мое душевное состояние тоже влияло на восприятие. Этим утром Париж мне казался печальным.
Я прибыла в аэропорт слишком рано; регистрационные стойки были еще пустыми. Но внезапно тишину разорвал шум, донесшийся с противоположного конца зала. Я увидела множество людей, собравшихся вокруг громоздкого черного аппарата на колесах. Потом несколько человек отделились от этой группы. У каждого было небольшое переговорное устройство возле уха.
— Тишина! — закричал чей-то голос, хриплый и повелительный.
Все застыли, кроме операторов. На несколько секунд в воздухе повисло напряжение, затем люди (это были актеры) тронулись с мест, так же как и статисты на заднем плане. Я была единственной посторонней на этой съемке.
— Стоп! Снято.
Я подошла ближе, двигаясь по периметру съемочной площадки, и увидела, что режиссером была женщина. Я бы об этом никогда не догадалась по голосу. Волосы у нее были убраны под бейсболку. Судя по всему, она держала свою команду в строгом подчинении. Каждый был на своем месте, все работали слаженно и сосредоточенно. Даже самый юный стажер, в чьи обязанности входило подавать кофе, держался с невероятной серьезностью. Именно он назвал ее имя, но оно было мне незнакомо. Выяснилось, что это ее первая полнометражная картина. Из-под козырька бейсболки пристально смотрели темные блестящие глаза. Она была красивой и нервной. На вид ей было лет тридцать — тридцать пять. От ее хрупкой фигуры исходила невероятная энергия,
Ассистент объявил последний дубль. Напряжение возвратилось, усиленное тишиной, как вдруг в зал вошла группа японских туристов. В основном это были женщины лет пятидесяти и несколько юных пар, очевидно ездивших в свадебное путешествие. Вид у них был измученный. Ничего удивительного: они возвращались из недельного тура по Европе и были нагружены подарками. Судя по всему, им не терпелось вернуться домой.
— Вы не видели там Алена Делона? — прошептала мне одна из этих туристок, воодушевленная неожиданной близостью к миру кино.
Она казалась милой и любезной и была всего на пару лет старше моей мамы. Хрупкое тело, скрытое под вполне заурядной одеждой, умиротворенное выражение лица, чуждое всяким соблазнам… Должно быть, выросшие дети сейчас отдыхали от ее постоянного присутствия. Выйдя на пенсию, она отправилась в путешествие по Европе, о котором, возможно, мечтала еще в молодости. Муж с ней не поехал, она путешествовала в компании таких же пятидесятилетних женщин. Непривычная к таким огромным расстояниям, она чувствовала себя слегка утомленной. К тому же это путешествие в незнакомый мир проявляло в ней какую-то детскую непосредственность. Наивная и восторженная, она была трогательна. Я чувствовала нежность к ней, думая о том, какой будет мама через пару лет.
Меня охватила грусть.
Я любила маму, но чувствовала, что сама слишком далека от мира этих женщин. Их жизнь меня не интересовала, их покорность судьбе вызывала возмущение. Я не хотела быть похожей на них.
Съемка закончилась, и технические работники стали собирать аппаратуру, весело переговариваясь. Режиссер что-то обсуждала то со сценаристом, то с оператором. Время от времени она отпускала шуточки, вызывавшие смех у всей съемочной группы. Очарованная, я не отрывала от нее глаз.
Почувствовала ли она, что я за ней наблюдаю? Бросив на меня беглый взгляд, она улыбнулась. Мне показалось, что в этом заключается какое-то послание.
Токийский рейс только что высветился на табло. Под ним шли названия других городов: Лондон, Копенгаген, Франкфурт, Женева, Нью-Йорк… Потом появился еще один рейс — амстердамский. Самолет улетал на час позже моего.
Словно искра вспыхнула в моем мозгу! Я только что присутствовала на киносъемке — не было ли это мистическим совпадением?
Амстердам. «Ориен филм».
И тут же вспомнила, что мой билет не привязан к конкретному рейсу. Мне объяснили, что я могу совершить промежуточную посадку в любом европейском городе без доплаты. Отправляясь в Амстердам, я оказывалась за пределами французской территории и по возвращении могла еще три месяца оставаться в Париже без каких-либо затруднений.
Всего через час я могла обрести свободу. Токио казался мне таким далеким, словно до него были десятки световых лет.