Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима
Шрифт:
— А этот твой знакомый в Кайете? Уверен ли ты в нем? — спрашивал Сатир, обращаясь к александрийцу. — Не забывай, что ты беглый и беззащитен перед людской низостью. В этой проклятой Италии к таким, как мы, относятся хуже, чем к собакам — близкого дружка не пощадят, если тот в рабство попал. Да что там раб? Бывает, что и со свободными выкидывают всякие штуки. Иной бедняк попросит накормить его и приютить у какого-нибудь поселянина — хозяин пригласит его в дом, заведет в особую комнату, пол вдруг проваливается и летит гость в подземелье, где его тут же хватают и запрягают, как скотину, чтобы
— Нет, этому человеку можно довериться, — отвечал Мемнон, — Я познакомился с ним два года назад. Он пиратствовал еще до того, как я попал на Крит, и до сих пор связан с пиратами. Во всяком случае властям он меня не выдаст. Боюсь только, как бы он не заподозрил меня в том, что я подослан римлянами. На тех, кто побывал в плену и потом вернулся, пираты всегда смотрят косо.
— Минуций устроил этот побег только ради тебя одного, — в раздумье произнес Ириней. — Как я понял, ты ему нужен для какого-то важного дела. Он будет очень огорчен, если не увидит тебя среди нас, когда мы доберемся до Свессулы…
— Минуцию не следовало подвергать Ювентину такой опасности, — хмуро сказал Мемнон. — Он прекрасно знал, что она мне дороже любого дела.
— Однако надо признать, что если бы не она, души наши давно бы отлетели в иной мир, — возразил обычно молчаливый Думнориг.
— Видимо, сами боги избрали ее для нашего спасения, — поддержал товарища Астианакс.
— Что-то он задумал, твой господин, — обратился к Иринею Сатир. — Ты, наверное, знаешь, но не хочешь нам сказать.
— Да поймите вы, я связан нерушимой клятвой и должен молчать, — с досадой отвечал Ириней. — Узнаете обо всем в свое время, — помолчав, добавил он.
— Узнаем, если римляне нас не догонят, — произнес сквозь зубы Багиен.
— Клянусь жезлом Меркурия! Мы их оставили в дураках! — самоуверенно заявил Сатир. — Если за нами и посланы ищейки, то они сейчас где-нибудь на Латинской дороге.
Накормив лошадей и дав им отдохнуть около двух часов, беглецы снова тронулись в путь.
Мемнон, как и раньше, устроил Ювентину впереди себя, усевшись на запасную лошадь. Одной рукой он держал повод, другой прижимал девушку к себе и говорил ей:
— Крепись, родная! Осталось не так уж много. Продержись только одну ночь. На рассвете мы доберемся до Формий. Оттуда до Кайеты не более пяти миль. Потерпи, любимая…
Ювентина попыталась ответить ему, но только беззвучно шевельнула губами. Щеки ее пылали. Слабеющими руками она обвила шею александрийца, чтобы тому легче было ее держать.
День близился к концу, когда всадники проехали мимо Таррацины.
Здесь Аппиева дорога поворачивала на Формии, до которых, по словам Сатира и Иринея, оставалось чуть больше двадцати миль.
Миновав город, они увидели море, озаренное багровым сиянием заката.
Впереди поднимались до самых небес высокие холмы, поросшие лесом.
Это был знаменитый Таррацинский лес, в котором исстари валили корабельные сосны. Лес окружал не только древний Анксур [373] , но и соседние города — Свессу-Пометию и Цирцеи. Вблизи этих
373
Анксур — древнейшее название Таррацины, города на юго-западном побережье Тирренского моря.
Где-то поблизости от Таррацины во время Ганнибаловой войны схвачены были бежавшие от римлян заложники из Тарента и Фурий, которые долгое время, несмотря на большие военные неудачи римлян, оставались их верными союзниками. Но тарентинские и фурийские заложники, содержавшиеся под охраной в атрии Свободы, были сторонниками перехода своих сограждан на сторону Ганнибала и сговорились бежать. Подкупив стражу, они ночью покинули город. Положение Рима в то время было особенно тяжелым. Шестой год шла война, и конца ей не было видно. Непобедимый Ганнибал продолжал опустошать Италию. В жестоких сражениях с ним римские армии гибли вместе с полководцами. Поэтому известие о бегстве заложников вызвало в Риме дикую ярость. За беглецами послали погоню, которая и настигла их в окрестностях Таррацины. Всех захватили и приволокли обратно. С полного одобрения сбежавшихся на Форум граждан заложников высекли и сбросили с Тарпейской скалы.
Об этом мог рассказать товарищам Сатир, неплохо знавший историю родного города, особенно случай с заложниками, повлекший за собой отпадение от римлян Тарента, который вскоре перешел на сторону Ганнибала. Но Сатир, всегда охотно занимавший спутников своими рассказами, благо находил в них прилежных слушателей и вообще считал, что хороший собеседник в дороге заменяет коляску, на этот раз промолчал: эта история с заложниками могла быть истолкована товарищами как дурное предзнаменование.
В шести милях дальше Таррацины, там, где Аппиева дорога проходила по узкому ущелью, всадники остановились.
Ювентине стало совсем худо — она стала впадать в беспамятство.
Мемнон слез с коня и, не выпуская из рук больную, присел на лежавший у дороги ствол старого вечнозеленого дуба, спиленного дровосеками.
Все остальные тоже спешились.
В это время совсем стемнело. Ювентина металась в бреду. Гладиаторы стояли молча, понимая, что в таком состоянии везти девушку дальше нельзя.
— Вот что, — первым нарушив молчание, решительно сказал Сатир. — Заночуем здесь. Только отойдем подальше в лес…
Ничего другого не оставалось. Сатир, Ириней и Сигимер, передав поводья своих лошадей Астианаксу, Багиену и Думноригу, сошли с дороги к лесу. Войдя в него, они обнажили мечи и стали прорубать проход в густых зарослях кустов и деревьев.
Мемнон шел вслед за ними, держа на руках Ювентину.
Примерно в трехстах шагах от дороги беглецы нашли маленькую полянку и решили здесь устроиться на ночлег.
Багиен и Думнориг быстро развьючили запасных лошадей. Все остальные тем временем наскоро сделали для Ювентины постель из собранных в кучу сухих опавших листьев и хвои, накрыв их несколькими одеялами, взятыми из альбанского имения.