Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима
Шрифт:
Мемнон все эти три дня и три ночи трудился не покладая рук, позволяя себе спать лишь урывками, пока горели два костра по обе стороны от того места, где лежала на своей постели Ювентина. Обычно он просыпался от холода, вскакивал и снова раздувал тлеющие угли костра. В ночное время, когда было особенно холодно, гладиатор чаще переносил девушку на прогретые кострами места и следил за тем, чтобы земля под постелью больной была постоянно теплой.
Днем он заготавливал дрова, сушил над огнем отсыревшие в ночном тумане одеяла и одежду,
Нельзя было забывать и об уходе за лошадьми. Мемнон кормил их с таким расчетом, чтобы оставленного товарищами корма хватило по меньшей мере на шесть дней.
После тщательных поисков он обнаружил неподалеку крошечный родничок, сочившийся из-под корней могучего старого дуба. Рядом с родником александриец выкопал мечом достаточно глубокую яму, которая в течение нескольких часов наполнилась водой, что позволило ему напоить лошадей.
Ювентине он готовил похлебку из полбы и сам кормил ее из ложки, как ребенка, несмотря на все ее протесты и капризы.
Сам он довольствовался распаренным ячменем, благо к нему он успел привыкнуть за время, проведенное в гладиаторской школе.
Со стороны дороги его порой беспокоили доносившиеся оттуда голоса путников. Реже слышался конский топот, но это были проносившиеся мимо одиночные всадники.
Однажды он пробрался ближе к дороге и обратил внимание на валявшиеся по обеим ее сторонам спиленные деревья — следы работы дровосеков.
Вид этих поваленных деревьев подействовал на Мемнона несколько успокаивающе: у любого, кто проходил или проезжал по дороге и обращал внимание на поднимавшийся над лесом дым от его костров, несомненно, возникала мысль, что в лесу обосновались дровосеки. Но все-таки он предпочитал не задерживаться здесь слишком долго.
Ювентина под вечер третьего дня их пребывания в ущелье заявила, что достаточно хорошо себя чувствует, поэтому пора трогаться в путь.
— Ты уверена в этом? — спрашивал Мемнон, озабоченно вглядываясь в бледное лицо девушки и трогая губами ее лоб, чтобы проверить, не горяч ли он.
— Я ужасно выгляжу, не правда ли? — стесняясь, говорила она.
— О, нет, голубка моя, ты была и есть самая красивая на свете.
И он целовал ее в губы и шептал ей ласковые слова.
— Тебя не знобит? — спросил он, когда приготовил на ужин надоевшую ей вареную полбу.
— Немножко.
— Вот видишь, ты еще очень слаба, — встревожился он и стал закутывать ее в просушенные у костра одеяла.
— Нужно поскорее выбираться отсюда, — сказала она. — У меня какое-то недоброе предчувствие…
— До Формий и Кайеты отсюда самое малое четырнадцать-шестнадцать миль, — задумчиво произнес Мемнон. — Это неблизкий путь. Выдержишь ли ты? — испытующе взглянул он на Ювентину.
— Я постараюсь, милый.
В последнюю ночь Мемнон, как и прежде, непрестанно поддерживал огонь и делал отвар из трав.
За два часа до рассвета он в
Сам он тоже прилег рядом с ней и уснул крепким сном.
Проснулся он, когда уже взошло солнце. Ювентины на месте не оказалось. Гладиатор вскочил на ноги и увидел, что она стоит рядом с лошадьми и кормит их по очереди ячменем прямо из рук, доставая его пригоршнями из мешка.
Обернувшись на шорох его шагов, она улыбнулась ему.
— С добрым утром! — сказала она нежным голосом.
— Здравствуй, красавица моя! Утро сегодня действительно чудесное, — взглянув на чистое лазоревое небо, подернутое кое-где белыми облачками, ответил Мемнон. — Тебе нужно было сразу разбудить меня, — подойдя к ней и обняв ее за плечи, сказал он.
— Нет, лучше бы ты поспал еще. Тебе нужно как следует отдохнуть перед дорогой.
— Но, может быть, нам не стоит спешить, девочка? Может быть, поедем завтра? — с сомнением произнес Мемнон.
— Я совершенно здорова, — бодрым тоном сказала Ювентина.
Мемнон задумался.
— Хорошо, если ты так настаиваешь, — наконец, заговорил он. — Только поедем не Аппиевой дорогой, а той, что идет по самому берегу моря. Я знаю эту дорогу. Она плохая, неровная, зато безлюдная. Я видел ее раньше. Однажды где-то в этих местах перед началом бури мы вытащили свои корабли на берег и провели на суше два дня, пока море не успокоилось. Думаю, по этой дороге мы доедем прямо до Кайеты…
И они стали собираться в путь. Кроме своей одежды, они взяли с собой несколько одеял. Лошадям скормили две трети оставшегося ячменя, предполагая покормить их еще раз в дороге. Бронзовый котелок, сослуживший им хорошую службу, они решили оставить, напоив из него напоследок лошадей.
Перед уходом они в последний раз окинули взглядом давшую им скромный приют лесную полянку со стоявшим на ней шалашом, заваленным хвоей (шалашом они так и не воспользовались, потому что все эти дни была ясная погода).
— Как мало нужно человеку, — вздохнув, сказала Ювентина. — Зачем ему безумная роскошь, из-за которой повсюду происходят войны и льется кровь? Странно! Люди из жадности как будто стремятся предупредить свои, в общем-то, совсем небольшие потребности, а я… С тобой я могла бы жить здесь и быть счастливой, — мечтательно и грустно добавила она.
В это время Мемнон взнуздал одну из лошадей и посмотрел на нее с улыбкой.
— Ну, нет! Только не здесь! — сказал он. — Когда-нибудь мы с тобой найдем себе место поспокойнее, подальше от Италии, где нас никто не будет разыскивать, — сказал он.
Пропустив вперед Ювентину, александриец повел следом за ней привязанных друг к другу лошадей, обрубая мечом мешавшие ветки деревьев.
Ювентина, внимательно осматриваясь вокруг, первая пробралась к дороге и убедилась, что она совершенно пустынна.