Хрупкая связь
Шрифт:
Когда я не успеваю сдержать всхлип, Аслан раздражённо выдыхает, вдавливает затылок в подголовник и правой рукой находит мою, сплетая наши пальцы.
Это неожиданное, почти машинальное движение заземляет меня, не давая утонуть в тревоге. Оно не требует ответа, но отозваться на него хочется слишком сильно.
Я отстёгиваю ремень безопасности сразу, как только машина тормозит у знакомого дома. В некоторых комнатах горит свет, чтобы Луне не было страшно одной без хозяина. Полдня она провела в томительном
— Проходите, я сейчас.
Аслан первым снимает обувь и куртку в прихожей, быстрым жестом поглаживает собаку и устремляется в ванную. Его одежда испачкана кровью и пылью с асфальта, а ткань местами разорвана. Особенно на груди и спине.
— Мой руки — будем ужинать, — тихо говорю Ами.
Дочь, как ни странно, слушается с первого раза, несмотря на то, что дико рада видеть ретривера. Сейчас бы устроить с ним гонки по комнатам, поиграть с мячом или игрушкой, но вместо этого она съедает всё, что я насыпаю в тарелку. Без капризов и без попыток увильнуть.
Аслан заранее позаботился о том, чтобы к нашему приезду холодильник был полным. Но мне даже кусок не лезет в горло — я не могу отвести взгляд от Тахаева, когда он заходит на кухню в чистой одежде и невозмутимо садится за стол, рассказывая Амелии смешную историю о том, как они с ретривером ехали по городу на машине.
Я слушаю вполуха, ковыряя пасту вилкой. Над левой бровью кожа начинает опухать — синяк, наверное, проявится к утру, но уже сейчас этот участок выглядит красным и припухшим.
Поэтому я резко двигаю стул с противным скрипом, ищу лёд в морозилке и, обнаружив пакет с замороженными овощами, протягиваю его Аслану.
Мне нужно многое объяснить дочери — о том, что в нашей жизни грядут большие перемены, — но сегодня я даю себе передышку и ограничиваюсь лишь тем, что некоторое время мы погостим у Льва. К счастью, дети адаптируются куда быстрее и легче, чем взрослые.
— Почитаешь мне сказку? — просит Амелия, зевая и забираясь в кровать со свежим постельным бельём с динозаврами.
— Конечно. Только закрывай глазки.
Смысл текста ускользает от меня с первой же строчки — мысли упорно блуждают в другом направлении. Но достаточно монотонно прочитать две-три страницы, чтобы дочь размеренно засопела, сложив ладони под подушкой.
Я приглушаю свет ночника, откладываю книжку на тумбу и на носочках крадусь к выходу из комнаты. Дежурящая у двери Луна пытается прорваться внутрь, но я мягко преграждаю ей путь, почесав за ухом.
С каждым шагом сердце стучит чаще, когда я приближаюсь к кухне, где звонко гремит посуда. Я поднимаю глаза вслед за Асланом, когда он включает посудомойку и поднимается с места, упираясь бёдрами в столешницу и раскладывая ладони по её краю.
Взгляд у него тяжёлый, пронизывающий — с напором и сосредоточенной уверенностью, в которой считывается слишком многое.
Всё идёт по плану, но при этом как-то наперекосяк, несмотря на то, что мы уже проходили и драку, и близость, и море других испытаний в прошлом. Просто в осознанном возрасте и с осознанными чувствами это ощущается острее и глубже — как будто все эмоции пропущены через фильтр прожитого времени, боли и желания.
Я достаю антисептик и тянусь к его лицу, где уже проступили кровоподтёки. Аслан не двигается и не отстраняется, позволяя мне коснуться кожи.
— Я не ожидала такого от Влада, — говорю с надрывом. — В смысле, я думала, что он сделает какую-то глупость, но под глупостью подразумевала напиться с друзьями и устроить дебош в ночном клубе.
— Полагаю, он не единственный, кто хотел бы меня отпиздить, — криво усмехается Аслан.
— Кто ещё? Кто-то со стороны Сабины?
— Наверняка.
Мне обидно, что за нашу связь отбивается только он. Будто это исключительно его ответственность, а не совместная — расплачиваться за чужие страдания, разочарования и чью-то уязвлённую гордость.
— Нет уж, если у Сабины есть претензии, то она может пиздиться со мной, — рассерженно заявляю. — Я в долгу не останусь.
— Что-что ты собралась делать? — с улыбкой переспрашивает.
— Пиздиться с Саби. Думаешь, мне слабо?
Аслан берёт меня за локоть, глядя прямо в лицо. Его улыбка становится чуть шире, обнажая ровные белые зубы. Я ловлю себя на том, что хотела бы видеть его таким всегда — непринуждённым и спокойным. Рядом.
— Не думаю, что слабо, — слегка качает головой. — Но лучше не надо. Просто… не жалей о своём выборе. Это будет самое лучшее, что ты можешь сделать.
Руки безвольно опускаются вдоль туловища, когда его пальцы сжимают кожу крепче, чем нужно. Этого хватило бы, чтобы я замерла, но он не просто удерживает — перемещается выше, к плечу, оставляя после себя тягучий, горячий след. И мурашки, рассыпающиеся по каждому сантиметру моего тела.
Я не знаю, кто делает встречный шаг, но пространство между нами почти исчезает. Ладонь Аслана поднимается выше — к шее и к линии челюсти, пальцы налавливают, заставляя меня поднять взгляд.
Это новое, своеобразное признание для меня. Настолько интимное, что хочется запечатлеть его в памяти, словно клеймо, чтобы не стерлось. Чтобы даже спустя время стоило закрыть глаза — и ощутить всё до мельчайших деталей.
— Я никогда не буду жалеть, — уверенно произношу. — Надеюсь, ты тоже…
Пульс глухо стучит в висках. Сердце то ли хочет вырваться, то ли сойти с ума, но продолжает гнать кровь в бешеном ритме. В таком, что даже собственное дыхание кажется чужим — слишком быстрым и слишком прерывистым.