И проснуться не затемно, а на рассвете
Шрифт:
– Доктор О’Рурк?
Я обернулся.
– Подойдите на минутку, когда сможете.
Вид Конни, стоящей в дверях с айпадом в руке, уже давно заставлял меня содрогаться. Однако в тот миг я испытал огромное облегчение, несравнимое даже с тем разом, когда она спасла меня от неприятного разговора с Бернадетт Мардер. Теперь я мог встать и уйти от Томми с его калом на безопасное расстояние.
– Что такое?
Она вручила мне айпад. Опять Твиттер:
Есть такие уровни подавления, которые даже на современном
Я поднял голову.
– Если ты спрашиваешь, о каком подавлении идет речь, Конни, то я не знаю, честное слово. Геноцид? Тайный заговор? Это может значить что угодно!
– Да нет, я про другое. – Она показала пальцем на нужное сообщение. – Вот, читай.
Представьте себе народ столь глубоко обездоленный, что они завидуют даже участи евреев.
– Ого, – сказал я.
– «Представьте себе народ столь глубоко обездоленный, что они завидуют даже участи евреев»? – прочитала вслух Конни, дабы показать, что ничего не понимает и ждет от меня помощи.
– Ну сколько можно повторять? – воскликнул я. – Это не я пишу! Не я!
– О ком это?
– Понятия не имею.
– При чем тут евреи?
– Понятия не имею.
– Разве есть на свете народ с более незавидной историей?
– Понятия не имею! Понятия не имею!
Она ушла. Через несколько минут я подошел к ее столу.
– Ты ведь не станешь рассказывать об этом дяде?
– Дяде?
– Он вряд ли поймет.
– Ты сейчас про какого дядю?
– Про Стюарта. Да про любого, в общем. Но про Стюарта особенно. Нутром чую, ему это не понравится.
– Что?
– Ну, твит. Который ты мне только что показала. Про обездоленный народ. Он это не оценит.
– А тебе какое дело? Пишешь же не ты!
– Да, но подписано-то моим именем. Что он подумает, когда увидит мое имя под этими словами?
– Что это ты написал.
– Вот именно.
– А тебе не кажется странным, что сначала ты как одержимый изучал историю еврейского народа, а тут вдруг кто-то от твоего имени сравнивает историю своего народа с нашей?
– Во-первых, мне не нравится формулировка «как одержимый». И почему «вдруг»? С тех пор как я читал книги об иудаизме, прошло немало времени.
– Но все равно странное совпадение, не находишь?
– Нет. Что случилось, то случилось. Я тут вообще ни при чем!
– А потом ты подходишь ко мне и просишь не рассказывать об этом дяде, хотя я и не думала рассказывать. Все-таки это немного странно, Пол.
– Знаешь, я бы предпочел, чтобы на работе ты называла меня «доктор О’Рурк».
– Почему ты меняешь тему?
– Я не меняю тему. Я реагирую на твои слова.
– Почему ты не хочешь, чтобы дядя Стюарт знал про Твиттер?
– Потому что твой дядя Стюарт и так думает, что я антисемит. Во что он скорее поверит – в то, что кто-то притворяется мной в Интернете, или в то, что у меня опять крыша поехала?
– А когда у тебя ехала крыша? – спросила Конни.
Я вернулся
Кто такие ульмы? – спросил я. – И не мог бы ты прекратить оставлять в Твиттере сообщения от моего имени? Конни подозревает, что это делаю я сам.
Он ответил:
Кто такая Конни?
Конни – офис-менеджер нашей клиники, – ответил я. И тут же отправил вдогонку второе письмо:
Что значит «кто такая Конни»?! Ты прекрасно знаешь, кто такая Конни. Никто не называл ее офис-менеджером, пока ты не создал сайт нашей клиники. Она – не офис-менеджер. У нее одна-единственная должностная обязанность: выписывать пациентам карточки с датой и временем следующего визита.
Вот объясните, зачем я вообще это написал? Однако мне и этого показалось мало, я отправил следом еще одно письмо:
Нет, вру. Недавно я сидел на ресепшене и наблюдал за ее работой. Выяснилось, что она выполняет кучу всяких обязанностей. Одновременно может делать хоть десять дел. Глядя тогда на Конни, я подумал, что мы работаем без заминок во многом благодаря ей.
Стоило мне нажать «Отправить», как я пожалел о написанном. Да что со мной такое? Я не обязан перед ним оправдываться!
А ей ты об этом говорил?
Нет.
Нет! На одно слово больше, чем следовало написать!
Может, надо сказать?
Может.
Так почему не скажешь? Ты в кои-то веки что-то заметил. Это огромное достижение, Пол. Сохранить наблюдательность, восприимчивость к повседневным мелочам – самое трудное в наши дни. Но твой успех ничего не стоит, если ты не поделишься им с Конни. Незнающему простительно молчать; если же на человека снизошло озарение, а он по-прежнему молчит – это уже преступление.
Конни вошла в комнату как раз в тот миг, когда я это читал. Я как можно непринужденнее засунул телефон в карман.
– С кем ты постоянно переписываешься? – спросила она.
– Я не переписываюсь. Я читаю про вчерашнюю игру.
Снова вытащив я-машинку из кармана, я сделал вид, что читаю про вчерашнюю игру. Конни не шевельнулась.
– Они вчера не играли.
Я поднял глаза.
– Кто?
– «Ред Сокс». Они вчера не играли.
– А я не про «Ред Сокс». Я про другую команду. Мало ли на свете команд.