Игра против всех. Три дня в Дагезане
Шрифт:
— И Олег вам таким показался?
— Не скажу. В себе парень. Что–то ищет, рыщет…
— Он искал самолет, который обнаружил Филипенко.
Демьяныч почесал худой, покрытый короткими, выцветшими волосками затылок.
— Зачем ему самолет?
— Он журналист, хочет написать о погибших летчиках.
— Вот оно что… Ну, вроде я вам обо всех рассказал.
— Про Кушнарева не говорили.
— Что про него скажешь? Ближайший друг считался…
«Считался… казался… вроде бы…» А на самом
Об этом думал Мазин, возвращаясь от пасечника. Снегопад почти прекратился. Белый покров скрадывал наступающие сумерки, но светло было только внизу, над головой, и по ближайшим склонам по–прежнему висели тяжелые, неповоротливые тучи.
Сосновский хозяйничал. В печи теснилось энергичное пламя. Стало тепло и уютно. Пахло жареным мясом.
— Перцовочки, старик, отведаешь? Перцовка собственного изготовления. Хороша, бесовка! Чем порадовал Демьяныч?
— Ларчик просто открывался. Он нашел карабин и отвез егерю.
— Ты поверил?
— Сам не знаю. Налей–ка горькой!
— Забавно, Игорь, получается. Знаменитый сыщик в тупике! Ты мне Печорина напоминаешь. Из «Тамани». Помнишь, как его контрабандисты околпачили?
— И прикончить хотели.
— Вот это не смешно. Значит, ничего из старика не вытянул?
— Определенного нет. Пожалуй, несколько изменилось мое отношение к нему.
— В какую сторону?
— Если говорить упрощенно, оно ухудшилось. Старик не такой доброжелательный, каким хочет казаться.
— Выпустил коготки? На кого?
— Он никого не подозревает, даже вступался, когда речь заходила, и все–таки не удержался, о каждом сказал такое, что может при случае наслоиться на тот или иной факт, создать неприятное впечатление.
— Это подозрительно.
— Вряд ли. У него не было необходимости покушаться на Калугина вторично, убивать тоже вроде незачем. История с карабином правдоподобна.
— Кого же подозревать?
— Пока я всех считаю невиновными.
— Обидно, что мы ничего не выяснили до приезда милиции. Даже то, что убил Калугина тот же тип, что стрелял в тебя, по существу, не доказано.
— Меня другое тревожит. Боюсь очередного кровопролития и не знаю, как его предотвратить. Как Архимеду, не хватает рычага. Если б знать, почему хотели убить меня?
— Ты опасен.
— Чем? Кручусь по поселку? Этого ж мало для убийства. Убивать меня имеет смысл в одном случае: если я напал на след, если получил преимущество в поединке, если противник попал в безвыходное Положение. Только в этой ситуации любой риск оправдан. Но я не вижу в своей позиции никаких, даже элементарных, преимуществ.
— Значит, видит он.
— Находится в приятном заблуждении?
— Не очень–то приятном. А что касается заблуждения… Не проглядели ли мы
Мазин заходил по комнате.
— Утверждать, конечно, невозможно, но это мысль. Нужно заново пересмотреть каждый шаг, каждую мелочь.
— Тигр! Осел! Стол не опрокинь!
— Тесно у тебя, Борька!
— Я ж не рассчитывал на взлет твоей неукротимой энергии. Думал, отдыхать человек едет. Будет рыбку довить, на коечке полеживать с журналом «Огонек», кроссворды решать.
— Не подначивай! Я по воздуху пройдусь, подышу, подумаю на морозце.
— Смотри не простудись. По–моему, ты уже сопишь.
— Есть немного. Нужно платок взять, кстати. А то я калугинский затащил из мастерской.
Игорь Николаевич показал выпачканный в краске платок.
— Он не из мастерской. Ты взял его в избушке на озере, когда я перевязал твоим платком рану, — вспомнил Сосновский.
— В самом деле? Не обратил внимания. Да, он валялся на койке, где лежал Валерий. Старею, Борис. Нервы сдают, память отказывает.
— Не прибедняйся!
Мазин вышел из домика. Снег больше не шел.
Луна
Было еще светло и очень тихо. Река примолкла, истощив нерасчетливо растраченные силы. Хотелось идти долго, отрешившись от беспокойных мыслей, но на пути вырос Валерий.
— Видели пчеловода?
Казалось, он поджидал Мазина.
— Демьяныч подтвердил мое предположение.
— Выкрутился?
— Не суди ближнего… И возьмите свой платок.
Художник посмотрел на платок.
— Не такая уж ценность. Но если вы щепетильны… Из хижины утащили?
— Случайно.
— Не сомневаюсь. Куда направляетесь?
— Алексея Фомича хочу повидать.
Валерий приподнял одну бровь.
— Дотошный вы…
Архитектор брился у окна. В комнате пахло «Шипром».
— Не помешаю?
— Представьте, нет. Присаживайтесь. Я ждал вас…
Он вытер полотенцем и осмотрел в зеркальце выбритую щеку. Выглядел Кушнарев не пьяным и не утомленным. Что–то изменилось в нем за прошедший час.
— Хотел спросить, уважаемый…
За окном громоздкая туча с трудом продиралась по ущелью, цепляясь за скалы. В одном месте они вспороли продолговатую брешь, и в ней засветились розовые закатные лучи. В комнате стало виднее. Здесь царил строгий и неприхотливый, почти солдатский порядок. Кровать была покрыта одноцветным шерстяным одеялом, закрывавшим и подушку, ни на столе, ни на стуле не валялось ничего постороннего, и только несколько высокогорных, незнакомых Мазину цветов в глиняном кувшинчике нарушали это упорядоченное однообразие.