Игра с отчаянием
Шрифт:
— М-методами?
— Методами, — уверенно повторила Хиганбана и с готовностью пояснила: — Помнишь, как ты для поддержания своего существования в этом мире вытягивала жизни из невинных людей на протяжении сотни лет? Помнишь, как ты для того, чтобы выбраться из моего мира привела меня к Лирии, прекрасно зная, чем это для меня обернётся? — После этих слов тон Хиганбаны резко сменился с невинного на угрожающий, и улыбка превратилась в грозный оскал. — Помнишь, как тратила свою энергию в моём мире на досаждение мне вместо того, чтобы попросить о помощи? Думаешь, от этого тебе было лучше? Прости, но лучше бы тебе было, если бы ты попыталась достучаться до меня и объяснить свою ситуацию — в конце концов, мне и самой было вовсе не комфортно иметь в своём мире посторонний
Тау вздрогнула, а затем горячо возразила:
— А ты попробуй выжить, не утешая себя какой-нибудь надеждой! Моя надежда — моя вера в то, что всё это было испытание. Я всегда успокаивала себя тем, что должна уничтожить соперников, и только тогда отец бы признал меня, сочтя достойной — о каких просьбах о помощи речь?! Просьбы о помощи — это признание своей слабости! Отец может признать лишь сильную…
Услышав это, Хиганбана удивлённо захлопала глазами, а затем вдруг громко рассмеялась.
— Отец — признать? — с издёвкой переспросила она и вновь хохотнула. — Тау, до чего же ты наивна! Неужели ты до сих пор не поняла? Мы для отца — просто орудие, средство показать своё превосходство над учителем. Ему плевать на каждую из нас, ему главное выставить гением себя!
Тау задрожала ещё сильнее от ярости. Как она может продолжать насмехаться? Разве ей недостаточно того, что она разрушила её мир — теперь Хиганбана хочет разрушить её идеалы?! “Отец бы никогда так не подумал! — убеждала себя Тау. — В конце концов, он просто не мог не оценить всех моих усилий! Он ведь всегда наблюдал за мной, верно?..”
“… Тогда, если он всегда наблюдал, почему он меня бросил? — спросила она саму себя, чувствуя, как к глазам подкатывают слёзы, а в груди разливается горечь. — Почему не откликнулся на мольбы о помощи? Почему оставил страдать в том проклятом мире? Почему вынудил испытывать всю ту боль? Конечно, всё же совсем просто: ему плевать, — заключила она с невесёлой улыбкой, и по её щекам побежали влажные дорожки. — Ему и правда плевать. И так было с самого начала и до самого конца”.
В этот момент что-то внутри Тау сломалось. Какой-то стержень, до этого заставлявший бороться, преломился пополам, и, лишившись опоры, вся её мотивация рассыпалась. Всё, ради чего всё это время старалась Тау, всё, чем она жила — всё это оказалось иллюзией, которая тут же разрушилась, столкнувшись с реальностью. Конечно же, она и прежде где-то глубоко внутри хорошо осознавала мнимость своих идеалов, но всё равно упорно продолжала обманывать себя, закрывать глаза на истину, чтобы не сойти с ума. А когда ей бросили эту правду в лицо, Тау больше не нашла в себе сил защищать свою драгоценную ложь. Именно поэтому она в итоге и отчаялась.
Истерически смеясь, захлёбываясь в словах и рыданиях, она исступлённо воскликнула:
— Ты уничтожила мою правду! Ты довольна?! Давай, не медли, уничтожь теперь и меня! Убей меня, Хиганба-а-ана!
Хиганбана холодно взглянула ей в глаза: в их голубизне, так напоминающей её собственные, сейчас читалось глубочайшее отчаяние. Тау потеряла смысл своего существования, она проиграла Хине и осознала тщетность своей борьбы. С самого начала она жила лишь одной надеждой — надеждой получить одобрение отца. А отец… Ему было с самого начала всё равно.
Хина презрительно хмыкнула, а затем положила руки на плечи Тау и, не отрывая взгляда от её лица, с издевательской усмешкой произнесла:
— А ты действительно жалкая. Возможно, пойми ты всю гнилую эгоистичную натуру отца раньше, смогла бы найти себе другую цель существования. Впрочем, это уже не важно. Не после того, сколько боли ты принесла лично мне. — Хина сделала небольшую паузу, а затем чуть прищурила глаза и продолжила: — Каждый предыдущий суд заканчивался казнью. Пожалуй, этот также не станет исключением. К сожалению, я не успела
— Sweet dreams are made of this
Who am I to disagree?
I travel the world and the seven seas
Everybody’s looking for something!
В этот момент правая рука Хиганбаны скользнула с плеча Тау по её руке — фарфоровой трубе на шарнирах, лишь имитирующей человеческую конечность — а место на плече заняла левая. Пальцы Хины буквально впились в предплечье Тау, а затем безжалостно потянули руку в направлении от тела.
Хина хотела оторвать Тау руку.
Она приложила к этому все свои силы. Её собственные пальцы дрожали от напряжения, она закусила губу и нахмурила брови, не отводя сосредоточенного взгляда от лица Тау. Бесспорно, фарфоровое тело было сделано качественно, поэтому Хине было настолько сложно оторвать его часть. Однако выражение боли и страдания на лице Тау вполне окупало затраченные усилия. Хиганбана с наслаждением наблюдала, как по щекам куклы перед ней не прекращая текут слёзы, как она кусает губы, чтобы не закричать, как между её бровей появляется серая трещинка — то, что у человека было бы морщиной. “Да уж, поистине искусная имитация… — подумала Хина. — Всё-таки, несмотря на свою ничтожность как личность, отец действительно умелый мастер”.
Почти неразличимый в грохоте разрушений, раздался хруст, и Тау не смогла сдержать крика. Ещё одно усилие — и Хиганбана чуть не упала на спину, сжимая фарфоровую руку в белой перчатке. Тау в ужасе смотрела на эту картину. Всё это просто не укладывалось в голове: прямо перед ней сидит её злейший враг с выражением усталого блаженства на лице и держит её собственную конечность, которая всего мгновение назад была надёжно прикреплена шарнирами к её плечу. “Это какой-то кошмар…” — страдальчески думала она, чувствуя ужасную боль в левой половине туловища, жгучую и мучительную.
— Что скажешь, Тау? — насмешливо спросила Хиганбана, тяжело дыша. — Это тебе очень и очень скромное воздаяние за Марти. А теперь… — Хина отбросила руку на пол (гулкий стук растворился в грохоте падающих частей потолка), вновь нависла над Тау и с безумной улыбкой заявила: — Время осознать, что это — только начало!
Тау нервно сглотнула, при этом всхлипнув.
— Ты точно сумасшедшая! — в бессильной ярости просипела она.
Хиганбана криво ухмыльнулась.
— Возможно, — пожала плечами она, а затем смерила Тау долгим взглядом, и вдруг пугающе спокойно заявила: — А знаешь, меня всё-таки бесит, что твоё лицо — копия моего. Премерзкое чувство, будто я сейчас вижу перед собой своё напуганное отражение. Надо это исправить! — заключила она с невинной улыбкой и протянула руки к лицу Тау.
Тау напряжённо следила взглядом, как ладони Хиганбаны нежно обхватывают её щёки, как скользят чуть выше, как большие пальцы обеих рук касаются её век… А в следующий миг из груди Тау вновь вырвался полный боли крик.
Хиганбана поддела ногтями её веки и надавила на стёкла глаз.
Тау кричала, пыталась дёргаться, пыталась препятствовать, но её сил хватало лишь на то, чтобы жалким образом передвигать своё тело на какие-то миллиметры. Этого определённо не было достаточно, чтобы помешать Хиганбане с восторженной улыбкой безжалостно вдавливать её глаза в глазницы. Большее, что сумела сделать Тау — с отчаянным воплем выгнуться в спине и слабо дёрнуть рукой, когда кусочки бело-голубого стекла провалились внутрь её головы. На их месте теперь зияли пустые чёрные глазницы, придающие её лицу жуткий вид. Как в её самых страшных кошмарах, окружающий мир окрасился чёрным, а в ушах тем временем настойчиво звенел тихий безумный смех Хиганбаны.