Иллюзия любви
Шрифт:
— Прошу вас, не касайтесь меня больше... никогда. Я... я благодарна вам за то счастье, которое вы мне подарили. Пока я жила в иллюзиях, я была безумно счастлива. Спасибо вам. Но иллюзии развеялись. И теперь между нами ничего быть не может.
Он осторожно взял в ладонь ее руку. Рука ее была холодная и безжизненная. Аделаида не стала отбирать ее.
— Я достоин любого наказания, Аделаида. Если желаете, я умру. Любым способом, который вам понравится. Все равно без вас моя жизнь теряет смысл.
Она улыбнулась.
— Нет, я не желаю. А смысл... вы найдете его, — она отняла руку и обняла
— Тогда избейте меня. Я дам вам кнут. Или наймите кого-нибудь, чтобы они меня избили. Я обещаю, что не буду сопротивляться.
Аделаида снова заулыбалась. Только глаза ее оставались холодными и не смеялись, вслед за губами:
— Вы думаете обо мне, беря за пример себя самого. Я не желаю вам зла или боли. Пусть у вас все будет хорошо, — ее снова сотрясла дрожь, — мне холодно... все время..., — но, видя, как он потянулся за пледом, добавила, — я не согреюсь, мне холодно внутри...
Он все же встал, принес ей плед, который накинул ей на плечи. Аделаида закуталась в плед, но дрожать не перестала.
— Как мне помочь вам, Аделаида? Как мне заслужить хоть частично ваше прощение? Я раскаиваюсь в каждом своем слове, в каждом действии. Что мне сделать для вас?
Она пожала плечами:
— Ничего. К сожалению, нет того, что поможет вам стать другим человеком. Когда-то сестра Маргарита говорила мне, что любовь приемлет все. Что нужно любить человека таким, какой он есть. Возможно она и права. Но я не могу любить вас тем, кто вы есть. Мне неприятно думать о том, что я могла быть среди всех этих женщин, кому вы врете... Что я тоже верила вам. Я так вас любила, что, казалось, изучила вас. Я думала, что вы любите меня, и... я была очень наивна. Ложь — это ваша натура. Я понимаю все это... но мне очень больно. Надеюсь, что это пройдет.
— Я обещаю, что ничего подобного не повторится, — сказал он, — я клянусь вам.
Губы ее чуть дрогнули. Она дернула плечом. Поправила плед.
— Вы уже клялись один раз. У алтаря. Я думаю, что нам лучше расстаться. Я вас больше не люблю. И никогда не полюблю. Я знаю о вас все, и знаю, что люди не могут меняться. Из-за мерзких ваших интриг, вас и вашей любовницы, умирает моя девочка. Крошечная и такая беззащитная. Вы убили ее, — слезы снова потекли из под ресниц, и Аделаида стала раскачиваться, в такт своим словам, сжимая дрожащие плечи руками, — она умирает, а у меня даже нет молока от горя, чтобы кормить ее. Ее прижимает к груди другая женщина, но малышка не может есть, у нее совсем нет сил... Я ушла. Я не выдержала. Я не могу смотреть, как умирает моя девочка... вы даже не представляете, что натворили...
— При ней лучший врач, Аделаида, — прошептал он, сжимая ее руку, — возможно, малышка не умрет.
— Возможно, — эхом откликнулась она, — но нет, она не способна жить... моя Камилла... Я столько молила Господа послать мне дитя! У меня никого нет, и больше никогда не будет. Я одна... Я больше не смогу стать матерью... Врач неумолим... А я так мечтала... я все время думала, как же я буду воспитывать своего ребенка... что я буду сама кормить его, играть с ним, учить его ходить... У меня не будет другого шанса... Я осталась совсем одна...
— Аделаида, — он сжал
— У нас? — она с силой оттолкнула его, отпрянула как можно дальше, — у нас с вами не может быть детей. Я даже представить не могу того омерзения, с которым я бы пошла в вашу постель. У нас все закончилось, и, поверьте, это не прихоть. Вы мне никто. Вы — убийца моего ребенка. Вы обманули меня. Я жестоко поплатилась за веру вам. Пожалуйста, уйдите. Я не хочу с вами иметь ничего общего. Я не хочу с вами разговаривать!
Он ушел. Закрывая за собой дверь, он видел, как она сидит в кресле, сжав руками колени, и раскачивается в такт своему дыханию. Рауль прислонился к стене. У него много времени. Но ему было безумно больно видеть ее в таком состоянии, и осознавать, что она права. Он клялся сделать ее счастливой, но сделал несчастной. Он клялся ей в любви и верности, но обманул ее. Раньше ему казалось, что все это игра... но игра стоила жизни его ребенку и причинила горе женщине, за улыбку которой он готов был отдать жизнь. Что бы он сделал с тем человеком, который бы стал причиной горя его Аделаиды? Причиной смерти его дочери? Он закрыл глаза... Физическая боль никогда не сравнится с болью душевной.
...
— Девочке совсем плохо, — услышал он голос доктора.
Аделаида стояла в детской, понуро опустив руки. Вся ее фигура выражала отчаянье.
— И нет никакой надежды? — спросила она тихо.
— Надежда есть всегда, мадам, — сказал врач, — но сейчас ее осталось очень мало. Крепитесь.
Аделаида сделала несколько шагов и подошла к колыбельке. Девочка лежала, открыв глазки. Безжизненно тихая, очень маленькая, с тонкими ручками. Аделаида взяла пальцами ее рученку, наклонилась и поцеловала. Она долго стояла, держа малышку за руку. Девочка тоже не шевелилась.
— Совсем никакой? — это было скорее утверждение, чем вопрос.
— Надежда есть всегда, — повторил доктор.
Аделаида отпустила руку ребенка, развернулась и вышла из комнаты, чуть не налетев на Рауля, который наблюдал за ней из-за двери.
Ничего не сказав ему, она прошла по коридору, спустилась вниз. Он слышал ее неуверенные шаги по плитам, когда она бежала в сад.
— Совсем никакой? — повторил он своей вопрос доктору.
— Если она доживет до утра, то, возможно, будет жить.
Рауль подошел, вынул ребенка из колыбели, сел в кресло.
— Я клянусь вам, она доживет до утра, — сказал он.
Девочка не шевелилась, все так же смотря перед собой. А потом она закрыла глазки, и уснула, сжав его мизинец крохотной рученкой.
— Давай же, Камилла — шептал он ей, — живи, черт побери! Ты же моя дочь, ты не должна так легко сдаваться!
Проснулся он через несколько часов от какого-то странного звука. Это заплакала спавшая на его руках девочка. Рауль вскочил, бросился искать кормилицу, и, о, чудо, девочка впервые поела, после чего снова закрыла глаза. Рауль не спускал ее с рук, боясь, что если он ее отпустит, то с ней что-то случится. Наутро, а так же на следующее утро, и на утро третьего дня девочка была жива.