Интенсивная терапия
Шрифт:
Шаг за шагом рождались первые строчки нового романа: «Одна из многих планет, одна из многих дорог, по ней иду я – один из многих».
Эпилог I
Постаревшая, но еще красивая женщина в интернатском саду бережно прижимает завернутую в пледик девочку, худенькую, как тростинка. Ножки ребенка бессильно свешены, из-под косынки выбиваются густые русые волосы.
Неподалеку в большом овраге протекает тонкая пересыхающая речушка, берега которой плотно обхвачены гигантскими ладонями мать-и-мачехи. Людей не видно, все вокруг замирание и тишина – белозанавешенные окна двухэтажного
Рядом с ней на скамейке лежит нечто странное, напоминающее большую облысевшую плюшевую обезьяну.
Женщина склоняется к недвижному ребенку и едва слышно шепчет:
– Катя, Катенька...
Или ей это только кажется?..
Эпилог II
Долго ли, коротко ли думал Нил над предложением Жоры – неизвестно, но по прошествии нескольких лет фирма по производству шампуней принесла приятелям ощутимый доход. Дела новоявленных бизнесменов шли в гору, и бывший преподаватель покинул келью в 14-й квартире, переселившись в дом куда более респектабельный. Однако, проезжая с женой и сыном по Староневскому, он всегда украдкой поглядывает на облупленный фасад, вспоминая теперь уже милых сердцу коммунальщиков, с которыми пришлось пережить тесные времена.
Остается сказать еще несколько слов о героях, чья судьба больше не связана ни с Россией, ни с Петербургом.
Илья живет и работает в Калифорнии, продолжая экспериментировать на зародышах, только теперь уже американских. Говорят, он женился на негритянке, и она родила наконец роду Тумановых достойного наследника. Чернокожий внук Адольфа появился по воле Божьей в день его рождения, возвратив диссиденту праздник, утерянный на российских просторах.
Вскоре Адольф уехал жить к сыну и потерпел крушение очередных иллюзий, что в таком возрасте, конечно, нелегко. Приземлившись в стране многопудовой Свободы, первый год он плакал от счастья. Все последующие годы плакал от разочарования. Его часто можно встретить с плакатами у ворот Белого дома, он яростно протестует... А против кого или чего – против нынешней администрации или войны в Ираке, против снижения пособий эмигрантам или укрощения мустангов... – не суть важно.
Главное – всегда быть в оппозиции!
Рассказы
Интенсивная терапия
1. My way [1]
And now, the end is near;
And so I face the final curtain...
Люблю эту песню, представляя, что и у меня какой-то путь.
Есть, был или намечается...
Подруга-живописица признается:
1
Песня в исполнении Фрэнка Синатры.
– Мечтаю встретить человека, который увидит мои картины, оценит, бросит к моим ногам мастерскую, виллу, яхту и предложение замуж – и я соглашусь.
Подобные мечты не приходят мне в голову. Обычно все бросаю я – ради
И вот что удивительно. Сколько ни разбрасываюсь я своей жизнью, сколько ни стелю ее под ноги любимым – они уходят. А путь остается.
– Твою маму увезли на «скорой», – звонок с проходной Университета.
В Царском Селе одна больница.
Приемный покой. На каталке сразу узнала ее... Слава Богу – жива!
Красное напряженное лицо. Мама в нелепо задранной шубе, голова провалилась ниже воротника. Хриплое дыхание, посиневшие пальцы на откинутой руке. Пена изо рта.
– Что с ней?
– Обширный инсульт. Кома. – Два врача щупали пульс, смотрели зрачки, снимали кардиограмму.
Я помогала стаскивать одежду, обнажая беззащитное, синюшно-желтое старческое тело – никогда не видела его таким. И не знала, что у мамы дырявые колготки, а юбка держится на булавке...
– Несите ножницы, свитер разрежем! – кричала медсестра. – Да пока вы ищете, я уже разорвала!
Ассистентка пересчитывала на столе деньги из сумки и просила расписаться за документы: пенсионное, единый именной льготный билет, пропуск в Университет – «удостоверение № 8, зав. кафедрой»...
– Где она упала?
– На ступеньках главного здания, выходила после лекции.
– Кем работает?
– Профессор.
Каталка загрохотала, я бежала следом, роняя мамины вещи: сапоги, шапку.
Вызванивала по сотовому брата. В завывании метро он не мог разобрать моих слов. Я орала, чтоб приезжал. Что мама... Он отвечал, что ничего не слышит, едет...
Под дверью реанимации свернулась в позе зародыша на низком подоконнике – колени к подбородку, плачу. «Ма, у меня никого, кроме тебя. Никого. Людей-то много. Но ведь никто из них не будет стоять под дверью реанимации... Только ты всегда могла примчаться к доче. Когда б ни позвонила, чего бы ни случилось. Ма, держись...»
Вышел врач:
– Идите домой, к ней не пустят. Подключили аппарат искусственного дыхания. Состояние очень тяжелое, прогноз давать не буду. Делаем все возможное.
Два часа ночи, в городе никакого движения, кроме лета снежинок.
Впервые замечталась, как подруга: вот если бы встретился такой, что и оценит, и предложит... Нет, это не по-моему.
По-моему будет так: вы оставите меня – состарившаяся собака, выросшие дети, уехавшие друзья. Как оставил меня тот, кто соглашался идти со мной до конца жизни, но не по той дороге. А я не примыкающий. Я ведущий. Не подозревала об этом. До самого последнего момента. Когда повернулась спиной и пошла дальше. Одна.
Можно отдать сердце, но нельзя отдать путь.
...I did it my way [2] .
2. Разговор глазами
Мы разговариваем с мамой глазами.
Она смотрит на меня из своего болезненного заточения. Мы пересекаемся в реальности палаты, но только отчасти – она не полностью в этом мире, и мир не полностью в ней. И я не могу проникнуть в клетку, откуда она испуганно и недоуменно смотрит.
Мама пробыла в коме три дня.
2
Я сделал это своим путем (англ.).