Инженер Петра Великого
Шрифт:
Я начал его учить. С самых азов. Как читать мои каракули-чертежи, как пользоваться линейкой (аршином), циркулем, самодельным угольником, как правильно держать молоток и напильник. Федька оказался на редкость смышленым и старательным. Впитывал всё как губка, пыхтел изо всех сил, боялся меня подвести. Конечно, не всё сразу получалось, руки еще были слабые и корявые, но желание учиться было огромное.
Потом я нашел еще двоих ребят примерно того же возраста — Ванюху, тихого, основательного парня, который помогал старику Аникею, и Гришку, сироту из кузни. Уломать начальство отдать и их ко мне было сложнее, но помог поручик Орлов — намекнул Шлаттеру,
Так у меня образовалась своя маленькая «школа». Три пацана — Федька, Ванюха и Гришка — стали моими первыми настоящими учениками. Я гонял их беспощадно. Заставлял не просто делать, а думать, понимать, почему именно так. Объяснял свойства материалов, как механизмы работают — пусть на самом простом уровне, но чтоб у них в голове картинка складывалась. Учил аккуратности, точности, ответственности. Это было непросто — ломать старые привычки, вбивать в головы новые понятия. Но у ребят загорались глаза, когда у них начинало что-то получаться, когда они чувствовали себя не бесправными рабами, а причастными к созданию чего-то важного. Это была моя главная надежда — вырастить здесь, на этой паршивой почве, новое поколение мастеров, которые смогут работать по-новому.
То, что у меня появились три толковых и старательных пацана — Федька, Ванюха и Гришка — заметно оживило работу и над сверлильным станком, и над замками. Они были моими глазами, ушами и, главное, руками, готовыми делать то, что я скажу, точно и без саботажа. Но чтобы дело двигалось быстрее и лучше, мало было просто иметь исполнителей. Надо было менять сам подход к работе, внедрять новые, более разумные методы, хотя бы в самом примитивном виде.
Первое, что я попытался сделать — ввести разделение труда. До этого на заводе каждый мастер, кузнец ли, литейщик ли, часто делал всю работу от А до Я — от подготовки материала до финальной обработки. Это приводило к дикой потере времени: мастеру приходилось постоянно переключаться с одного на другое, менять инструмент, бегать от верстака к горну и обратно.
Я решил попробовать по-другому. При изготовлении деталей для сверлильного станка я разделил операции между своими помощниками и приданными мастерами. Например, плотник Аникей теперь занимался только деревяшками для станины и опор по моим эскизам. Кузнец ковал только железные заготовки — оси, рычаги, шестерни. Слесаря Иван и Семен отвечали за их чистовую обработку — пилили напильником, притирали, резьбу нарезали (если надо было). А мои пацаны — Федька, Ванюха и Гришка — были на подхвате: таскали материалы, помогали мастерам, учились работать инструментом, делали самые простые вещи под моим присмотром. Я же рулил всем процессом, контролировал и занимался самыми сложными узлами.
Такое разделение поначалу вызвало недоумение и даже некоторое бурчание у старых мастеров. «Как же так? — ворчал Аникей. — Я ж плотник, а не просто доски пилить! Я и собрать могу, и подогнать!» А кузнец бубнил, что ему скучно ковать одни и те же железяки десятками, ему бы «душу вложить» в какую-нибудь хитрую штуковину. Но я уперся. Объяснял (где словом, где ссылкой на «государеву спешку»), что так дело пойдет быстрее, что каждый будет делать то, что у него лучше получается. Постепенно они привыкли. И результат не заставил себя ждать — работа реально пошла живее. Каждый сфокусировался на своем, набил руку, и детали стали выходить и быстрее, и качественнее.
Второе нововведение, которое я
Третье, и самое сложное для местного менталитета — это техническая документация. То есть, чертежи. До этого всё делалось либо «по образу и подобию», либо по устному описанию мастера. Я же упорно продолжал рисовать свои эскизы на бумаге (которую по-прежнему с трудом доставал Орлов), стараясь делать их как можно понятнее — с размерами, с разрезами, с пояснениями. Сначала мастера смотрели на эти «картинки» с недоумением. «Чего тут намалевано, Петр? Ты б лучше на пальцах показал!» Но я терпеливо объяснял, показывал, как по чертежу можно понять форму и размеры, как себя проверить. Заставлял своих учеников копировать чертежи, разбираться в них.
Постепенно дело сдвинулось. Мастера поняли, что по чертежу работать всё-таки удобнее и точнее, чем по памяти или на словах. Особенно когда делали что-то новое, незнакомое. Чертеж давал четкое представление, что надо сделать. Мои ученики, Федька и Ванюха (Гришка был больше по железу), оказались на удивление способными к черчению и быстро научились не только читать мои эскизы, но и сами делать простейшие зарисовки деталей. Это было огромное подспорье. Теперь я мог дать им чертеж и быть относительно уверенным, что деталь будет сделана правильно.
Конечно, все эти мои нововведения — разделение труда, стандартизация, чертежи — были тут в самом зачаточном состоянии. Но это были первые ростки новой организации работы, основанной не на интуиции и привычке, а на расчете, точности и системе. Я видел, как меняется отношение к работе у тех, кто был в это вовлечен. Они начинали понимать, что делают не просто какую-то железяку, а часть сложного механизма, где всё связано. И это понимание делало их работу более осмысленной и ответственной. Старые мастера ворчали, но в глубине души, мне кажется, гордились тем, что причастны к созданию чего-то нового, невиданного. А для меня это было главным — не просто построить станок, но и заложить основы для будущего, подготовить людей, способных работать по-новому.
На первых порах мои пацаны — Федька, Ванюха и Гришка — просто горели на работе. Еще бы! Из бесправных рабов на побегушках они попали в отдельную каморку, к «хитрому мастеру» Петру, который строил невиданные машины и был на хорошем счету у начальства. Работа была чище, чем уголь таскать или глину месить, да и жратвы, хоть и немного, но стало побольше — я старался их подкармливать из своих скудных запасов, понимая, что голодный ученик — хреновый ученик. Они ловили каждое мое слово, старались подражать мне во всем, глаза блестели от любопытства и гордости, что они причастны к чему-то важному.