Искусственная мухоловка

Энн Княгинина

Меня заполняет ярость. Мне хочется бить кулаками по стене. Снова плакать.

Я сажусь на корточки, стараясь удержать равновесие. Хватаюсь за голову.

Рыжая всё это время смотрит на меня, но я в отчаяние: мне всё равно, как я выгляжу. Какая я неудачница, что не могу сдерживать эмоции.

Слёзы падают на ноги, на волосы – совсем немного очищая их от крови.

– Я посмотрю, сколько их там, – спокойно говорит Эмбер.

Я поднимаю на неё заплаканные глаза.

– Первое

правило выживания – не расходиться. Бывают исключения из правил, но я сомневаюсь, что в нашем случае.

Эмбер с самой первой минуты поступала правильно – дождалась, когда стихнут крики в раздевалке. Добежала до своего номера и спряталась. Будет очень плохо потерять её в бою, так и не узнав лучше.

– Тогда поднимайся.

Она протягивает мне руку. Я моргаю, чтобы выгнать слёзы. Хватаюсь за Эмбер, она тянет меня на себя. Я выпрямляюсь во весь рост.

К битве не готова. Хочется лечь и уснуть. Хочется есть и пить. Хочется закрыть глаза, открыть, и чтобы в отеле было всё как раньше: голоса довольных людей. Хлопанья дверей. Смех детей. Удары тростью по полу.

Вернулась обыденность.

Эмбер прижимается к стене, я за ней. Двигаемся в сторону тихо и осторожно. Мы долго шумели, и монстры повылезали в зал. Теперь никакого шума, чтобы не услышали.

Она прокрадывается к углу. Я останавливаюсь. Прижимаюсь к её плечу. Эмбер выглядывает в зал, немного склоняясь.

Показывает семь пальцев.

Их семеро.

Мне повезло справиться с тремя, но семерых не побить. И не обойти. Вход в столовую прямо, сумасшедшие ходят туда-сюда – сейчас медленно, но, если заметят нас, мигом ускорятся.

Они в форме официантов. Поваров.

Это трудящиеся отеля.

Мы остались без оружия?

Я не удивляюсь, что все идёт по паршивому сценарию. Мы сами виноваты: пошли за той женщиной, захотели взять ее с собой, не позволить погибнуть в длинных коридорах. Но в груди остаётся надежда – она возьмёт воду, выльет на «пришельцев», и у тех затянутся раны на щеках, глаза посмотрят прямо, а не будут скакать. Они перестанут рычат и заговорят.

Вернут человечность.

– Я видела кухонный лифт рядом с бассейном.

– И как он действует? Электричества нет – не доедем.

– Честно, я не знаю. Он едет только на первый и четвёртый. С подсобки, на этаж, ведущий в кладовую.

– Откуда ты знаешь?

Я пытаюсь вспомнить, сколько видела лифтов, но на втором и третьем только один – для общего пользования.

Появляется надежда добыть ножи, и планировать дальнейшую тактику.

Если поддамся страху, злости, напряжению, то ничего не добьюсь, кроме как впоследствии кричать в коридорах о молитвах.

– Была открыта дверь в кухню. Парень помогал тому, что стоял в лифте,

заносить коробки. Потом дверь закрылась, и лифт уехал на четвёртый, а экран сверху высветил всего две цифры «один и четыре»

– Может, остальные просто не высвечивались?

– Всё возможно, но мы либо через них, – кивает в сторону зала, – или пробираемся к лифту, и там уже решаем дальше.

Наш разговор звучал тише и тише: каждое слово подобно заканчивающемуся моросящему дождю.

Глава 5

Либо – либо – и оба варианта так себе.

Проскочить через семерых, убивших уже немало людей, или спуститься на первый этаж, где, пока непонятно, сколько тварей.

В последний раз мужчина из бассейна убегал от двоих – утопил ли он их, или они отомстили за утопленницу?

Вопросов без ответов становится всё больше, и это плохой знак.

Приходится опять обходить трупы, чтобы попасть на лестницу.

Эмбер случайно наступает на палец парня подростка и останавливается, прикрывая глаза.

Хруст его кости проносится по коридору, как самый громкий звук, из всех имеющихся.

– Прости, – говорит она, смотря вниз, на единственный видный глаз парня, с жёлтым синяком под ним.

Я жду, когда Эмбер продолжит шагать, но ей нужно время прийти в себя.

Не каждый день ломаешь палец мёртвому человеку.

– Прости, – повторяет вновь и начинает идти вперёд.

Я за ней.

Теперь поднимаю ноги выше, внимательнее слежу, куда ступаю.

Рыжие волосы Эмбер как маяк.

У лестницы стоит та самая женщина с молитвами. В ее руках две открытые бутылки.

С коридора перед нами бежит сумасшедший ребёнок – глубокие порезы на щеках, как и у всех других. Громкое, дикое рычание.

Женщина поворачивается к нему, наклоняет бутылки воды. Струи прозрачной жидкости выплёскиваются мальчику на голову. Он не тормозит, но его ноги подгибаются. От кожи взметается дымок. Он хватает женщину за ноги: до куда дотянулся. И пытается сломать: но это не шея, и он раз за разом производит руками автоматические прокручивания.

Вода из бутылок почти кончилась, но каждая капля предназначена этому ребёнку.

Он не поправляется, несмотря на затягивающиеся раны на щеках. Он дымится и дымится.

Когда вода кончается, перестаёт попадать на кожу мальчишки, царапины на щеках возвращаются, начиная кровоточить сильнее.

Женщина толкает мальчика от себя. Тот падает на задницу. С трудом, но встаёт. Опять цепляется за ее ноги.

– Хочешь сломать мне шею? – женщина заливается смехом, – не дорос ещё. – Говорит она и ломает шею ему.