История искусства в шести эмоциях
Шрифт:
Эмоция удивления в греческом театре рождается после достижения момента кризиса, когда действующие лица и зрители задают вопрос, спрашивают себя, как лучше всего им поступить перед лицом трагедии. Переживание эмоции изумления позволяет разрешить проблему и найти выход, который всегда оказывается неожиданным, обезоруживающим, как это происходит каждый раз, когда сверхъестественное вторгается в человеческую душу.
Уже стало ясно: в античной культуре и искусстве нет сколько-нибудь глубокой эмоции, которая не имела бы отношения к божественному миру. Удивление появляется, когда мы внезапно осознаем, что столкнулись с чем-то сверхъестественным, непостижимым, невыразимым, как это произошло с Тезеем.
Верю, ибо абсурдно
Было бы неверно думать, что переход от греко-римской
Credo ut intelligam, intelligo ut credam[146]. Принцип Августина, повторенный А. Кентерберийским
Вера и разум нераздельны. Одна состоит на службе у другого.
Главной целью Августина было создание умозаключения, способного опровергнуть даже самую острую критику в адрес христианства. Не может быть ничего более трусливого и заслуживающего осуждения, чем стремление полагаться на Бога, великого настолько, что человеческий разум не в состоянии его постигнуть, сплетничали невежды. Именно блаженному Августину принадлежала формулировка, способная отразить любые нападения клеветников, которую затем приписывали Тертуллиану, историку, жившему во II в.
Credo quia absurdum[147]. Тертуллиан. О плоти Христа
Вера ставит человека перед лицом непостижимых фактов, которые он стремится осознать, тщетно пытаясь примирить их с разумом. Именно там, где разум отступает перед сердцем, а мозг перед душой, там христианин встречает Бога. При этом превалирующей эмоцией будет именно удивление.
Могло бы показаться, что это рассуждение слишком сентиментально для византийских художников или живописцев, написавших километры фресок, покрывающих стены средневековых храмов, тем не менее без этого утверждения никогда не возникла бы новая иконография изумления.
Если задуматься, то главная причина, вызывающая эту эмоцию, осталась неизменной.
Речь идет о том, чтобы описать и заставить пережить встречу между двумя измерениями, человеческим и божественным. Если в Древней Греции такое событие завершилось бы избавлением от трагедии, хотя и не без мучений, то теперь изумление рождалось из надежды на перемены в собственной судьбе. Люди удивлялись, когда к ним приходило понимание того, что их жизнь прошла не напрасно, что существовало предназначение, для которого они родились. Достаточно взглянуть на пастырей, которых Пьетро да Римини изобразил на фресках в церкви Сан-Никола в Толентино (рис. 48). Водоворот фигур, изображенных на нескольких квадратных метрах, между крестовым сводом и стенками, где события и происшествия сменяют одно другое, а среда обитания, интерьеры и экстерьеры изображены с большим правдоподобием. Различные сюжеты объединяются синим фоном, окутывающим верующих, в то время как они наблюдают за важнейшими событиями из жизни Христа. Эмоции, проходящие перед нашими глазами, захватывают прежде всего самых простых персонажей, мужчин и женщин, ощущающих необычайные изменения, вызванные рождением Христа и сотворенными им чудесами. Самыми трогательными, без сомнения, можно считать бедных пастухов с овцами, ошеломленных вспыхнувшим во тьме светом, исходящим от ангела.
Рис. 48. Пьетро да Римини. Благовещение пастухам (деталь). 1320–1325. Фреска. Церковь Сан-Никола, Толентино
Попробуем представить себе, что они могли чувствовать в тот момент. На заре пастухи, как всегда, приступили к работе, вывели из овина своё стадо и погнали овец
Абсурд пугает того, кто не знает, как к нему относиться. Напротив, тот, кто, как художники, понимает его природу, умеет поладить с ним. С одной стороны, невозмутимое выражение ангела, с другой – удивление испуганных пастухов. Они ошеломлены Евангельской вестью, и им ничего больше не остается, как поверить. Даже если кажется, что гораздо сильнее им хочется убежать и скрыться от этого неожиданного зрелища. Пьетро да Римини научился у Джотто управлять человеческими эмоциями, и здесь он показывает себя большим мастером.
Его живопись правдива и прежде всего свободна от какой-либо оценки происходящего.
Совершенно иной подход продемонстрировал Лоренцо Лотто пару веков спустя, создав забавное «Благовещение» в Реканати, всего в нескольких километрах от Толентино (рис. 49).
В жилище, изображенном в мельчайших подробностях, чему художник научился в Венеции, посещая там фламандских живописцев, – ночной чепец, полотенце для рук, свеча, цветы, сад с подстриженными деревьями, шпалеры, расположенные в геометрическом порядке, ухоженные изгороди, – врывается мускулистый архангел Гавриил со строгим и напряженным выражением лица. Мы испытываем недоумение, оказавшись перед столь необычной композицией, поскольку на этой картине посланник небес появляется справа, хотя обычно он возникает с противоположной стороны. Это не единственная необычная особенность этого полотна. Его вторжение вызывает настоящий переполох, у кота даже шерсть на спине встала дыбом. Он испуган появлением нежданного гостя.
Рис. 49. Лоренцо Лотто. Благовещение. 1534. Холст, масло. Городской музей, Реканати
Прежде чем протянуть лилию Деве Марии, архангел хочет убедиться, что она подняла взор к небесам, чтобы получить Божье благословение. Он решительно поднимает руку, чтобы привлечь ее внимание. Однако Мария и не думает оборачиваться. Напротив, ее лицо обращено к нам, кажется, что она ищет нашей поддержки. Никто до этого не изображал ее в такой позе.
Мадонна Лотто хорошая девушка; благая весть застала ее врасплох в то время, когда она молилась в своей комнате; она не осмеливается повернуть голову; она почти испугана обрушившимся на нее неожиданным известием. Джулио Карло Арган. История итальянского искусства[148]. 1968
Мария выглядит смущенной таким горячим призывом Бога. Кажется, что престарелый Господь готов обрушиться на неопытную и преданную девушку. Л. Лотто создал композицию, в которой каждое движение выглядит утрированным, включая непроизвольный жест Мадонны. Она не склоняет голову в знак смирения и покорности божественной воле, не поднимает руку в приветственном жесте, даже не выражает легкого недоумения, как это всегда можно было видеть на более ранних изображениях Благовещения. Кажется, что здесь она вообще ощущает себя не готовой к выполнению выпавшей на ее долю миссии. Должно быть, Гавриил ошибся адресом.