История Константинопольских соборов IX века
Шрифт:
Прежде чем перейдем к истории собора, сделаем несколько замечаний об актах [206] этого собора. Подлинный греческий текст актов собора не сохранился до нашего времени. Мы имеем лишь подробные латинские акты этого собора, изготовленные латинским священником Анастасием Библиотекарем, который сам был в Константинополе во время соборных заседаний, находился в близких отношениях к легатам. Свой латинский текст он выдает за точный перевод греческого подлинника, а в греческом тексте сохранились до нас только извлечения из подлинных актов. Этот последний труд сделан каким–то неизвестным греком, приверженцем Игнатия, вероятно в начале X в. При изложении истории собора мы будем пользоваться и латинским переводом актов, и греческим извлечением из них. [207]
206
Быть может, не лишнее дело дать вообще понятие об актах соборных. Актом соборным называется описание одного дня соборной деятельности. В каждом акте точно обозначалось: где происходило заседание, когда, кто присутствовал на нем; затем вписывались документы, которые прочитывались, беседы, речи или суд, которые имели здесь место; все это скреплялось подписью всех заседавших на соборе, как духовных лиц, так императора и сановников. Записи делали официальные писцы. Подлинные акты хранились или в церковном архиве, или в царской библиотеке.
207
Вопросы о том, можно ли считать труд Анастасия действительным переводом с подлинника, не вернее ли передают дело греческие извлечения из актов, от чего зависят разности в показаниях между латинским и греческим
Собор открыт был 5 октября 869 года, в среду; местом соборных заседаний был знаменитый храм Св. Софии в Константинополе, именно та часть его, которая назначалась для стояния в храме женщин, составляла верхние галереи храма и называлась катехумениями. [208] Среди присутствующих на соборе для большей торжественности, по примеру прежних соборов, возложены были честный крест и Св. Четвероевангелие. На первом заседании собора присутствовали три папских легата: Донат, еп. Остийский, Стефан, еп. Непийский, диакон Марин, далее — патриарх Игнатий, митрополит Фома Тирский, в качестве местоблюстителя антиохийского патриарха, пресвитер и синкелл Илия, в качестве местоблюстителя патриарха Иерусалимского; двенадцать высших императорских сановников. Из епископов Византийского государства участниками этого заседания собора были двенадцать лиц, именно те, которые показывали неизменную привязанность к Игнатию, так что они не имели общения с патриархом фотием во время его управления Церковью, и которые без затруднения подписали папскую формулу, привезенную из Рима легатами (об этой формуле упомянуто было и подробнее будет сказано ниже). Во главе этих архиереев стоял Митрофан, митрополит Смирнский, горячий приверженец Игнатия и недруг Фотия. Когда все заняли свои места, собор начал свою деятельность. [209]
208
Что это за часть храма и почему она называлась таким необычным именем, это требует краткого разъяснения. У греков во время богослужения мужчины и женщины становились в церквах отдельно. Женщины помещались в верхних галереях. Эти галереи не должно представлять себе в виде маленьких и легких хор; они устраивались прочно на столбах и на сводах и были обширны. Так было и в храме Св. Софии. Эти галереи здесь были так просторны, что собор 869 года удобно помещался на одной правой их стороне (Mansi. Т. XVI. Р. 309). Они носили название катехумений не потому, что здесь происходили катехизические (огласительные) поучения, а потому, что женщины участвовали в богослужении не столько зрением, сколько слухом. Очень оригинальное объяснение названия катехумений дает профессор Е. Е. Голубинский. Он говорит: «Вероятнее всего видеть в этом названии уничижительное и пренебрежительное (ироническое) имя, данное женским галереям простонародьем в смысле места оглашенного, несобственной церкви». В доказательство своего толкования автор ссылается на одну новеллу Льва Мудрого (Ист. Рус. Церкви. Т. 1, Ч. 2. С. 207).
209
Mansi. Т. XVI. Lat. text. P. 17–18; Gr. text. P. 309.
Спрашивается, открывался ли когда–либо сколько–нибудь важный собор с таким ничтожным количеством членов, как открывается этот собор? Если исключить руководителей собора и представителей императорского авторитета, то собор начинает свои деяния при участии 12 епископов. И, однако, такой странный собор дерзает называть себя восьмым Вселенским собором. [210] Какое противоречие между громадными притязаниями собора и крайней малочисленностью его участников! Восточная Церковь свято блюла свои драгоценные заветы…
210
Это название укоренилось за собором 869–870 гг. в Западной (Римской) Церкви.
Прежде всего на первом заседании была прочитана речь (эпанагностик) императора. Она коротка и не богата содержанием. Василий в ней говорил: «Провидение вручило нам императорскую власть, и мы сочли долгом ради общественного блага устранить церковные нестроения. С этой целью мы пригласили местоблюстителей патриарших кафедр». Затем император увещевает членов собора при выполнении своей задачи отложить все человеческие страсти, подавить в себе всякое пристрастие и действовать во имя любви к истине. Речь императора можно было бы признать вполне уместной, если бы она в самом деле предоставляла собору свободу действий; но она представляется пустой риторикой, когда собор собрался исключительно за тем, чтобы подвергнуть Фотия и его приверженцев осуждению. После этого наиболее влиятельный из числа императорских сановников Ваанис обратился от лица епископов и сената (т. е. прочих сановников, бывших на соборе) к легатам и представителям восточных патриархов с требованием, чтобы те и другие представили доказательства своих полномочий, какими они снабжены от тех кафедр, от имени которых они заседают на соборе. Это совершенно справедливое требование привело в смущение и беспокойство римских легатов. Им показалось, что хотят посягнуть на авторитет самого папы. Очевидно, легаты были слишком высокого мнения о своем значении; они заговорили, что ни на каком соборе ничего такого не бывало, что папские легаты не имеют нужды удовлетворять подобным формальностям. Ввиду этого Ваанис должен был для успокоения легатов объявить им, что требование имеет в виду лишь предотвратить обман, какой будто бы позволили себе легаты, бывшие на соборе 861 года. Тогда легаты предъявили письмо папы Адриана к императору, которое и было прочтено на соборе. По прочтении этого письма Игнатий и прочие члены собора воскликнули: «Благословен Бог, успокоивший нас относительно вашего (легаты. —А. Л.) святейшества».
Полномочия легатов — дело несомненное. Но нельзя того же сказать о полномочиях местоблюстителей со стороны восточных патриархов. Как мы сейчас увидим, здесь дело было не совсем чисто. Когда было потребовано на соборе, чтобы местоблюстители антиохийского и иерусалимского патриархов (местоблюстителя александрийского патриарха в начале собора совсем не было) доказали свои полномочия, то синкелл Илия отвечал на это требование речью. Он говорил, что как он сам, так и митрополит Тирский Фома хорошо известны императору и большей части присутствовавших. Затем заявлял, что митрополит Фома, по случаю вакантности антиохийской кафедры, временно исполняет обязанности патриарха и потому служит сам для себя (!) авторитетом и не нуждается ни в каком полномочии со стороны; при этом Илия заметил, что он говорит за Фому потому, что этот последний несвободно говорит по–гречески. Относительно себя же лично Илия сказал: он имеет полномочие со стороны патриарха Иерусалимского Феодосия, удостоверительное письмо Феодосия он сообщил уже Игнатию и другим лицам; но он согласен, чтобы письмо это было прочитано ради тех, кто не знает его содержания. Наконец тот же Илия заявил, что он может предложить для прочтения и еще один документ, именно ту записку, какую он составил от своего лица и от лица Фомы по следующему случаю: они оба долго уже пробыли в Константинополе и просили было императора позволить им возвратиться в отечество; император согласился было на это под условием, чтобы они составили записку, в которой было бы выражено их мнение по поводу нестроений в Церкви, возникших из–за Фотия. Эту записку они составили, и Илия предложил ее прочитать на соборе.
Остановимся на минуту и спросим: достаточны ли были полномочия, какими обладал митрополит Фома, местоблюститель антиохийского престола, так как, кроме заявления Илии о нем, что он исполняет обязанности патриарха, никаких грамот и писем не было предъявлено
Рассмотрим полномочия Илии Иерусалимского. Для доказательства своего авторитета Илия представил письмо патриарха Иерусалимского к Игнатию, которое и было прочтено на соборе. Вот в кратких словах содержание этого письма: патриарх Иерусалимский пишет, что он получил от Игнатия письмо, в котором этот последний уведомлен о своем вторичном восшествии на патриаршую кафедру; по этому случаю Феодосий изъявляет свою радость и высказывает сожаление о нестроениях в Церкви Византийской; затем очень ясно указывает, в чем заключается ближайшая цель отправления в Константинополь как Илии, так и Фомы Тирского: они отправлены в Константинополь по приказанию эмира Ахмеда затем, чтобы испросить у императора возвращения на родину пленных сарацин; в заключение письма исчисляются подарки, какие посылает Феодосий Игнатию; такими подарками были митра, омофор и богослужебная одежда, принадлежавшие, по преданию, апостолу Иакову, первому иерусалимскому епископу, а также серебряная чаша с изображениями из ризницы храма Воскресения Господня.
Члены собора и это доказательство полномочий Илии признали вполне достаточным. Но с этим согласиться нельзя. Так как Илия присутствовал на соборе при разбирательстве дела Фотия, то он должен был иметь ясно выраженное по этому поводу мнение Иерусалимской Церкви, а этого нет в письме Феодосия. Без точных же инструкций от представителей своей Церкви Илия не мог подавать голос на соборе. Да из письма и не видно, чтобы Илия назначался местоблюстителем патриарха именно на соборе; если в письме и говорится, что он должен заступать лицо патриарха при решении вопросов (неизвестно каких), то из этого не следует, что он назначался быть членом Вселенского собора, каким считало себя собрание епископов 869 года. Вообще видно, что Феодосий хотя и написал письмо к Игнатию, так как сделать это было необходимо, но поставил себя в стороне от бурных вопросов, волновавших Константинополь. Из письма Феодосия с очевидностью вытекает одно, именно что как Илия, так и Фома посланы в столицу с очень ограниченным и не церковным поручением — добиться освобождения сарацинских пленных. Уполномоченными местоблюстителями двух патриарших кафедр, с правом заседания с этим титулом на соборе, Илия и Фома сами себя сделали вследствие решительного приказания на этот счет со стороны императора Василия. [211]
211
Патриарх Фотий не считал этих лиц действительными уполномоченными. Так, в одном письме он пишет: «Никогда не бывало, чтобы посланники нечестивых измаильтян преобразовались в мужей священноначальственных, чтобы им предоставлялись патриаршии права и объявлялись они представителями собора, как это, однако, было на соборе 869 года» (Photius. Epistola ad. Theodosiu. Col. 892). Замечательно, что сам Гергенрётер, который так защищает этот собор, не может не сознаться, что представители восточных патриархов на этом соборе едва ли были подлинны. Сказав о том, что со времени сарацинского владычества за патриарших представителей стали принимать всякого, кто приходил с какими–либо поручениями от патриархов в Константинополь, этот ученый замечает, что нет ничего странного в том, если бы то же было и на соборе 869 года. Hergenrother. Op. cit. Bd. II. S. 63.
После описанных предварительных действий, имевших место на первом заседании, собор перешел к более существенным сторонам своей деятельности. Легаты первее всего поручают прочесть ту формулу единения, которую они привезли с собой из Рима и которую должны были подписать не только члены собора, но и все епископы и священники, приверженцы Игнатия. Прочтена была эта формула и, по–видимому, не возбудила никаких сомнений, хотя она заключала немало удивительного. Вот ее содержание, как она читается в латинской редакции. «Начало всякого спасения состоит в том, чтобы сохранять правила веры и не уклоняться от отеческих постановлений: первое относится к вере, второе к делам. Нельзя при этом умолчать о словах Господа: «ты еси камень и на сем камне созижду Церковь Мою», [212] истинность которых засвидетельствовал опыт, потому что апостольская кафедра (т. е. римская. — А. Л.) всегда непогрешимо соблюдала католическую веру. Итак, чтобы не отделяться от нее и следовать правилам отцов, особенно же восседавщих на ней, мы анафематствуем все ереси и между ними иконоборческую; анафематствуем также Фотия, который, вопреки священным канонам, вдруг из придворного служения и мирского лагеря был возведен, при жизни Игнатия, на престол Константинопольской Церкви хищническим образом некоторыми схизматиками (анафематствуем), пока он не покорится суду римскому и не отвергнет своего сборища (т. е. собора 861 года). Мы последуем бывшему при блаженной памяти папе Николае собору (против Фотия. — A. Л.); принимаем всех, кого этот собор принял, и осуждаем тех, которых он осудил, в особенности же Фотия и Григория Сиракузского, отцеубийц, восставших против своего духовного отца, а также их последователей и их сообщников. Мы анафематствуем на все времена ложные соборы, бывшие при императоре Михаиле — дважды против блаженного Игнатия (858 и 861 г.) и однажды против первоверховного апостольского престола (867 г.), и осуждаем всех тех, кто держится их. От всего сердца мы принимаем все постановленное апостольской кафедрой касательно патриарха Игнатия и его приверженцев, желая во всем соблюсти общение с ней, потому что на ней основана твердость веры христианской, и обещая не поминать на литургии отлученных ею». Под этой формулой требовалось сделать собственноручную подпись, и каждый экземпляр такой подписки следовало вручить легатам для представления папе Адриану. Формула заключала в себе два особенно соблазнительных требования: она предписывала почитать папу как главу Церкви и требовала осуждения Фотия без соборного суда над ним, а лишь во имя папского авторитета. [213] Тяжко было слушать такие речи для истинных сынов Восточной Церкви.
212
Мф. 16, 18.
213
Латинский текст этой формулы подробнее и резче, чем греческий текст. Но нет оснований сомневаться в точности латинской редакции. Формула эта не новая; такая же была предложена от папы Гормизда Церкви Константинопольской еще во времена императора Юстиниана: изменены лишь имена анафематствуемых еретиков и схизматиков. Hergenrother. Op. cit. Bd. II. S. 80.
В этой формуле, как мы сейчас сказали, заключалось осуждение Фотия. Положим, папа мнил о себе очень высоко, но все же одного его голоса было мало для соборного определения на этот счет. Нужно было о восточном патриархе иметь ясно выраженное суждение восточных патриархов. Но так как такого суждения в наличности не было, то хотели удовольствоваться хотя бы слабым подобием его. Именно теперь сочли уместным и полезным прочитать на соборе ту записку, которую изготовили, согласно желанию императора Василия, синкелл Илия и митрополит Фома; лучше что–нибудь, чем совсем ничего, — рассуждали, должно думать, заправители собора. Записка эта состояла из шести положений, заключающих мысли вроде тех, какие находились в папской формуле: составители записки выражали свое согласие с определениями папы Николая относительно Игнатия и Фотия; заявляли, что они принимают восстановление Игнатия на патриаршей кафедре; находили возможным сделать снисхождение тем лицам духовным, которые переходили со стороны Фотия на сторону Игнатия, и не лишать их принадлежащих им должностей; но это относилось собственно к тем, кто были посвящены не Фотием, а его предшественниками Мефодием и Игнатием. Сам Фотий, говорилось в записке, навсегда лишается священного сана и не может получать евхаристии наряду с мирянами, если не подчинится воле папы; то же и с Григорием Сиракузским. Все посвященные фотием епископы и клирики лишаются своих должностей, как постановил папа. Такова записка Илии и Фомы. [214] Все члены заседания выразили свое полное одобрение по поводу прочитанной записки.
214
Можно, кажется, с полною справедливостью предполагать, что только потому император и потребовал от местоблюстителей этой записки, что в письме иерусалимского патриарха ни слова не было сказано против Фотия.