Из моего прошлого 1903-1919 годы (Часть 3)
Шрифт:
Параллельно с разработкою следственного материала шли переговоры Столыпина с Председателем Думы, а этого последнего с советом старшин и главами партий, кроме социал-демократической, - о снятии неприкосновенности с членов этой партии. Совет был постоянно осведомлен о ходе переговоров, и всем нам было ясно, что ничего из них не выйдет и только напрасно тратится время на то, чтобы добиться толка, когда сочувствовала стремлению правительства в сущности одна правая фракция, не имевшая никакою значения в Думе, а председатель Думы не имел в ней никакого влияния и, если бы и имел его, то никогда, не употребил бы его на пользу исполнения желания правительства, принадлежа всеми своими симпатиями к левому кадетскому крылу и всегда угождая одним левым требованиям.
Столыпин назначил
Не успели мы собраться, не успел Столыпин передать нам последние сведения о ходе переговоров, выражая свое убеждение, что из них ничего не выйдет, как его вызвал курьер, сказавши, что приехали три члена Государственной Думы, - кто именно я не знал, да и никто из нас этим и не интересовался, будучи убежден в том, что они привезли отрицательный ответ.
Долго, бесконечно долго, отсутствовал Столыпин. Мы все ждали его с напряженным вниманием и по мере того, что время тянулось и подошло уже почти к полуночи, у нас начало складываться убеждение, что переговоры принимают благоприятный характер и договаривающиеся стороны обсуждают вероятно условия соглашения. В нашей среде пошли даже толки о том, как выйдет правительство из этого положения, если соглашение будет достигнуто на этом вопросе, когда у Государя давно сложилось убеждение в невозможности совместной работы с этим составом Думы. Только в половине первого ночи вернулся к нам Столыпин и сказал, что ничего с этими господами не поделаешь". Они и сами видят, что правительство право, что оно уступить не может, что с таким настроением большинства Думы все равно нет возможности работать, да никто этого и не хочет, а взять на себя решение тоже никто не желает. Мы расстались на том, что я сказал им, пусть на себя и пеняют, а нам отступать нельзя и мы выполним наш долг. Меня пугают - прибавил он восстанием и грандиозными беспорядками, но я заявил им, что ничего этого не будет и думаю, что они и сами того же мнения".
Оставалось узнать, когда же именно произойдет роспуск и какие распоряжения по этому поводу будут сделаны. Я не знал, что указ о роспуске и новый избирательный закон уже посланы к Государю в Петергоф рано утром с особым курьером, и полагал, что эти акты нужно только теперь представить туда, доложивши о том, что отказ Думы последовал. При представлении их Государю Столыпин в особом докладе довел до сведения Государя, - что он не надеется на успешность переговоров и просит подписать Указы с тем, чтобы они не были объявлены в том случае, если Дума подчинится требованию правительства и снимет депутатскую неприкосновенность.
{275} Столыпин недоумевал даже почему указов так долго нет обратно, так как они уже давно в руках Государя. Только в начале второго часа утра из Петергофа прибыл пакет от Государя с подписанными бумагами и с письмом собственноручным от Hегo. Я снял тут же, с разрешения Столыпина, копию с письма и очень сожалею, что она пропала вместе с большинством моих бумаг, но хорошо помню, почти дословно, его текст. Он был приблизительно следующий: "наконец я имею Ваше окончательное решение. Давно была пора покончить с этою Думою. Не понимаю как можно было терпеть столько времени и, не получая от Вас к моему подписанию указов, я начинал опасаться, что опять произошли колебания. Слава Богу, что этого не случилось. Я уверен, что все к лучшему".
Мы остались еще около полутора часов, обсуждая всякого рода частности положения. Столыпин был совершенно спокоен, уверенно говорил, что вполне убежден, что порядок нигде не будет нарушен, не будет и демонстрации в роде Выборгского воззвания и только озабочен тем, как бы удалось заарестовать всех членов Думы, причастных к революционной организации, которые несомненно попытаются скрыться раньше чем удастся приступить к их аресту после опубликования рано утром указа о роспуске Думы. Уходя от него последним, причем он просил меня не формализироваться тем, что меня проводят до моей дачи два жандарма, так как "мало ли что может случиться", сказал он, -
{276}
ГЛАВА V.
Успокоение, наступившее в стране.
– Улучшение финансового положения. Статья Хейдемана.
– Удачная самостоятельная операция Министерства Финансов для поддержания русских Фондов на Парижской бирже - Разработка законопроектов для внесения в третью Думу.
– Подготовка проекта росписи на 1908 г.
Ожидания Столыпина, что роспуск Думы не вызовет беспорядков, совершенно оправдались.
Роспуск Думы и обнародование составленного в исключительном порядке нового избирательного закона произошли в полном спокойствии. Оно решительно нигде нарушено не было. Получилось даже впечатление, что население было просто довольно тем, что прекратилось то нервное состояние, в котором жила страна с февраля прошлого года, и каждый может спокойно заняться своим делом.
Тон оппозиционной печати значительно понизился. Гневные окрики Речи, Русских Ведомостей, сменились ядовитыми критическими замечаниями на новые выборные правила, и "Дума 3-го июня или Столыпинская Дума" стала, излюбленным предметом всех статей. Призывы бунтарского свойства вовсе прекратились, и рядом с быстро загоравшеюся новою избирательною кампанию наступило какое-то давно небывалое спокойствие в стране.
Для моей личной работы по Министерству Финансов оно оказалось чрезвычайно благотворным, и я получил, в полном смысле слова, возможность отдохнуть в нормальной работе, которой был непочатый угол, в особенности потому, что за все время существования Думы исправлению внутреннего денежного обращения, все еще испытывавшего на себе последствия глубокого потрясения 1905-1906 гг., шло чрезвычайно {277} медленно, а нервное состояние внутри страны отражалось большим ослаблением и на иностранных рынках, из которых особенной слабостью стал отличаться Французский рынок, тяжело переживавший к тому же потрясение американского рынка в этом году.
Не прошло и месяца после роспуска второй Думы, как в положении нашей государственной кассы произошла полная метаморфоза: поступление доходов стало очень благоприятным и далеко опережало скромно исчисленные по бюджету доходы. Но в то же время пришлось пересмотреть сметные расписания по ежемесячным отпускам кредитов, и мне не оставалось ничего иного, как пойти несколько шире в удовлетворении требований ведомств, отчего и мои отношения к моим коллегам стали гораздо любезнее. Из Парижа я стал также получать лучшие вести. Под влиянием сообщений газетных корреспондентов о полном спокойствии и порядке в стране, стали больше прислушиваться и к моей оценке переживаемых событий, находя, что я не преувеличивал, когда постоянно говорил, что никакого восстания в духе Московского, 1905 года, опасаться не следует, потому что правительство теперь иное, чем тогда, да и новый избирательный закон издан именно для того, чтобы спасти народное представительство, которое было искажено совершенно несоответствующим стране слишком широким избирательным правом по декабрьскому закону 1905 года.
В этом отношении большую услугу оказал, быть может, сам того не подозревая, покойный корреспондент газеты Матэн - Хейдеман, посланный своею газетою для выяснения внутреннего положения России. Он начал ряд своих статей в самом невыгодном для правительства направлении. Попавши под влияние оппозиционных кругов распущенной Думы, он очень неудачно затронул в одной из первых своих корреспонденций и финансовое положение России, предрекая ему самые мрачные перспективы, перепутавши при этом все подсунутые ему цифры до полной тех неузнаваемости.