«Из пламя и света» (с иллюстрациями)
Шрифт:
После этого и бабушка и Юрий Петрович, каждый по-своему, начали думать о том, что пора Мише приниматься за серьезные занятия с учителями по разным предметам.
Бабушка сначала и не хотела этого и возражала Юрию Петровичу, уговаривая его подождать еще хоть немного: во-первых, она опасалась, что здоровьем мальчик еще недостаточно для этого окреп, а потом, по ее мнению, он знал уже очень много для своего возраста.
— Он ведь не только по-французскому да по-немецкому знает, — уговаривала она Юрия Петровича, — он и по-русскому так пишет, что за ним не угонишься.
Но
— У вас ничего не случилось, тетя Лиза? — встревоженно спросила Мария Акимовна.
— Благодарение богу, ничего, — ответила гостья, усаживаясь. — Приехала к тебе за советом. Решила я Мишенькино воспитание переменить.
— Почему переменить? — удивилась Мария Акимовна. — Разве в Мишином воспитании чего-нибудь не хватает?
— Не хватает, Машенька. И учителей не хватает и товарищей. Один твой Акимушка в приятелях у него, да ведь Мишенька постарше его. Одного Акимушки мало, хоть они и большие друзья. Да! — вспомнила бабушка. — Грек-то этот беглый, которого я наняла Мишеньке в учителя, и вовсе не ученым оказался, а красильщиком.
— Каким красильщиком?
— Собачьим, матушка. Мужиков теперь собачьи меха перекрашивать учит в енотки. Вот ведь грех-то какой! Как неладно! Вот и решила я: сегодня же еду к соседям просить у них учителей и сыновей.
Мария Акимовна с удивлением посмотрела на свою тетушку.
— Каких сыновей, тетя Лиза? Что-то я вас не понимаю.
— Да ведь учителей-то хороших мне никто от сыновей своих не уступит! А с ними вместе, может быть, и отпустят ко мне в дом. У меня они стали бы вместе с Мишенькой и учиться и веселиться.
— Что же, тетя Лиза, — сказала, подумав, Мария Акимовна, — это было бы очень хорошо. Только согласятся ли учителя?
— Уговорю. У меня всем хорошо будет, а Мишеньке одному нельзя больше расти: опять думать стал…
План Елизаветы Алексеевны удался как нельзя лучше, и скоро тихий тархановский дом стал похож на шумный скворечник, где, словно молодые скворцы, наполняя воздух своими неумолкающими голосами; обучались начальным наукам, дрались, развлекались и носились по всему парку мальчики в количестве почти целого десятка, и с ними самый шумный, самый озорной — Мишенька.
И только по окончании шумного дня приезжавшая из Апалихи Мария Акимовна и бабушка отдыхали, засиживаясь вдвоем далеко за полночь в опустевшей и безмолвной столовой, прислушиваясь к доносившемуся сверху кашлю мсье Капэ да к колотушке ночного сторожа.
Но через три месяца обнаружилось, что учитель математики, по-видимому, исчерпал свои познания и застрял на одном месте. Правда, учитель русской истории чрезвычайно увлекался своим предметом, а по географии мальчики уже знали все главные города и реки своего отечества, но бабушка и Мария Акимовна ясно видели, что скоро Мише нечему будет учиться у этих наставников. Все эти начальные предметы давались ему так легко и так далеко он ушел вперед в своих знаниях по сравнению с товарищами, что бабушка решила сообщить Юрию Петровичу: для дальнейшего Образования его сына нужны московские учителя.
А пока после окончания малообременительной учебной программы каждого дня в промежутках между шумными играми Миша скрывался
Наезжая в Тарханы с большими перерывами, Юрий Петрович не мог руководить чтением сына. Сам он довольствовался своей скромной библиотекой да журналами, случайно попадавшими в его руки от кого-нибудь из ближайших соседей. А бабушка к литературе вообще не питала интереса. И ни она, ни Юрий Петрович не знали, с какой жадностью читал их подрастающий сын и внук все книги, которые мог найти в Тарханах. Он читал и перечитывал с одинаковым восторгом и потрепанную «Илиаду» (в тяжелом переводе Кострова) и «Фауста» Гёте на немецком языке, и «Страдания молодого Вертера», и книжку по астрономии неизвестного автора, обложка которой была оторвана, и томик Фенимора Купера — все, все, что хранил в себе старый книжный шкаф.
ГЛАВА 23
В то лето — последнее Мишино лето в Тарханах — стояла засуха. С полудня задувал суховей, проплывали с восточной стороны легкие облачка и, постепенно исчезая, таяли в жаркой синеве. Мужики со страхом глядели на пересохшее поле, и бабушка дважды приказывала батюшке служить молебствие о дожде. Но ветер все не менялся, и с посветлевшего, точно выгоревшего, неба палило неумолимое солнце.
Жаркий день клонился к вечеру. Бабушка в сопровождении Христины Осиповны вышла в сад на свою любимую скамейку около цветника, где в это лето половина цветов засохла. Но и в саду не было прохлады.
Бабушка наблюдала, как садилось солнце, и почти испугалась, услыхав громкий крик Миши, бежавшего по аллее.
Бабушка, будет гроза!
Бабушка безнадежно махнула рукой.
— Что ты, Мишенька, откуда ей взяться!
— Вот увидите, что будет! Непременно будет! — запыхавшись от бега, радостно повторял Миша. — Трава нынче совсем сухая!
А она все лето сухая, — вздохнула Христина Осиповна.
— Нет, Христина Осиповна, совсем не такая! — с уверенностью деревенского жителя, волнуясь, говорил мальчик. — Сегодня она вся, до самой земли, сухая. Вы бы влезли с бабушкой на большую липу, тогда увидали бы то, что я видел!..
— Ну, конечно, — сказала бабушка, — нас только с Христиной Осиповной там не хватало. Так что же ты видел?
— Облако видел, маленькое, серое, совсем маленькое, бабушка, но оно на западе, а это первый раз за все время.
Христина Осиповна и бабушка с сомнением покачали головами, но не прошло и получаса, как они убедились, что Миша был прав.
С запада поднималась, быстро темнея, еще далекая туча, а немного спустя все предвестники грозы наполнили радостью и надеждой и сердца хозяев и сердца мужиков и, как всегда, заставили забиться в буйном веселье сердце Миши. Он обежал весь парк, сбивая тонкой тросточкой головки засохших цветов, и еще раз забрался на самую большую старую липу, чтобы осмотреть горизонт. Теперь он уже весь громоздился тучами. На западе пробегали тревожные зарницы, словно тучи передавали друг другу световые сигналы, и первые порывы еще далекого ветра поднимали на дорогах пыльные смерчи.