Из зоны в зону
Шрифт:
— Микола, ты сними очки, твой, шрам впечатляет.
Коля сунул очки в карман, а Кавказ оседлал троих ребят, забрав у каждого по двадцать копеек.
Он, не стесняясь, просил у прохожих мелочь. Кто возражал, разговаривал на жаргоне, давая понять, что он и те двое с зоны и терять нечего. «Лучше удружите двадцать копеек, и я поблагодарю».
Быстро насшибал более трех рублей. Шел шикарно одетый парень, и его тормознул. Пока базарили, подошли два друга и спросили:
— Что ему надо?
— Да мелочи. На бутылку не хватает.
Ребята высокого
— Работать надо, побираешься тут, — злобно сказал один.
Затея принимала плохой оборот. Кавказ мог получить в морду. Коля сказал здоровяку: «Подвалим», и шагнул. Ребята продолжали переть на Кавказа, а тот, кривляясь, старался замазать оплошность.
— Да что вы, в натуре, не хватит у вас когда и если у меня будут, всегда добавлю или пузырь возьму, из-за чего шуметь? — говорил он, сверкая коронкой, и вся мимика его подтверждала: я извиняюсь перед вами и давайте завяжем.
Было не ясно, чем кончится, но Колю кто-то крепко взял сзади за локти и подтолкнул вперед. Он обернулся: Гена, жених сестры. Галя стояла рядом с друзьями.
— Ты срочно нужен, — сказал Гена, — пошли с нами на канал, — и взял его под руку, — погуляем. Что вы завариваете? Вас сходу заметут.
У «Книжного мира» остановился.
— Не хочу на канал. Поеду домой.
Вернулся на то же место, где оставил в трудной ситуации Кавказа. На углу дома никого не было.
Втиснувшись в переполненный трамвай, проехал две остановки.
Нехорошее предчувствие сдавило сердце и, ступив на Бродвей [2] , пошел в сторону дома. Знакомство с Кавказом и сшибание пятаков было явно не по душе, и он, все ускоряя шаг, под раскидистыми деревьями семенил по Бродвею. Ему так хотелось взглянуть на мать, и он побежал. Мелькали деревья и люди, и сзади раздавалось шлепанье подошв. Но что это: позади слышит шлепанье подошв уже не одной пары сандалий, будто идущие вслед рванули наперегонки. Припустил сильнее, но топот не отставал. Он слышит шлепанье подошв слева и справа от себя, по обе стороны широкого проспекта, будто кто по краям обходит, и он, глянув вправо, сквозь деревья увидел: его обгоняют несколько человек; глянул влево, заметил: его обходят поджарые молодые ребята. Ничего не понял, и чуть замедлив бег, обернулся: растянувшись во всю ширину Бродвея, бежали мужчины с красными повязками на рукавах. Теперь ясно: бегут за ним и обкладывают со всех сторон. Остановился. Кольцо сжималось. Первыми подбежали двое мужчин с красными повязками на рукавах, и тяжело дыша, взяли за руки выше локтей.
2
Бродвей. Так в народе звали проспект Столетова.
— Спокойно, — сказал один из них.
Подбежали остальные и взяли в кольцо.
— Обыщите, — сказал тот же мужчина.
Несколько молодых рук заскользило по одежде, но у него кроме ключа от комнаты и замусоленного рубля ничего не было.
— Это
Колю держали за руки. Дружинники шли сзади, спереди, по бокам.
— За что меня?
— Там объяснят.
Его привели в ДНД. Молодой человек, сев за стол, проницательно посмотрел.
— Кошелек успел выбросить?
— Какой кошелек? — глядя в глаза, спросил Коля.
— Какой в трамвае у женщины вытащил.
— Я никакого кошелька не вытаскивал.
— Не вытаскивал, говоришь? Поехали!
«Воронок» остановился возле Красноармейского РОВД. Человек в штатском завел Колю в милицию и сказал дежурному:
— Обыщите и в камеру.
У него забрали ключ, надорванный рубль, очки и закрыли в камеру. Камер в Красноармейском РОВД всего две.
Смачно выругавшись, прочесал сокамерников злым взглядом. Их пять, лет от двадцати до тридцати, и все желторотые.
— Взяли, падлы, ни за что, а я восьмой день на свободе! Шьют кражу кошелька, а я не щипач.
Он зло говорил, шагая из угла в угол. В камере не было нар, и иногда останавливался у окна, забранного решеткой и с жалюзи, как в тюрьме. В раме не было стекол, но и это не помогало: в камере духотища.
Излив ярость, посмотрел на ребят. Они сидели вдоль стены на лавочке.
— Сколько отсидел? — спросил парень постарше.
— Пять.
— Неужели снова посадят?
— А хер их знает, — ответил он, и тут же: — курево есть?
— Нету, — ответили ему, — забрали.
Не курил больше года, но сейчас хотелось затянуться. Чтоб поплыла камера.
— На выход, — открыв дверь, сказал Коле дежурный.
Тот же в штатском повел Петрова на второй этаж.
За столом сидел мужчина лет сорока пяти. Посверлив глазами зло спросил.
— Фамилия?
Коля ответил.
— Имя, отчество?
Коля назвал.
— Когда освободился?
— Восьмой день.
— Откуда?
— Из Вологды.
— По какой статье и сколько отсидел?
— По сто сорок шестой. Пять.
— Тебя не от нас забирали?
— Нет.
— Где проживаешь?
— Улица Вторая Динамовская, дом, дом… я забыл номер дома и квартиру.
— Это как ты свой адрес забыл?
— Я из Сибири. Мать, пока сидел, сюда переехала. Я отправил ей несколько писем.
Мужчина записал данные матери и вышел. Вернувшись, сел и спросил:
— Куда дел кошелек?
— Я говорил: никакого кошелька не брал.
Мужчина изучающе смотрел на Петрова.
— И все-таки кошелек ты выбросил, когда убегал.
— Ничьего кошелька я не брал и ни от кого не убегал.
— Как! — мужчина вскинул голову. — Не убегал?!
— Да, ни от кого не убегал.
— А зачем несся по проспекту Столетова?
— Как вам понятнее объяснить. Я бежал потому, что мне хотелось быстрее домой. Что-то муторно на душе стало и рванул. Потом увидел: за мной бегут и остановился. Если б вытащил кошелек, разве б бежал по прямой? Что, я соревновался с ребятами? Я бы рванул с проспекта в квартал.