Избранное

Хармс Даниил Иванович

ко мне:

– Вы не могли бы пойти и выяснить, что там происходит?

– Простите, меня это нисколько не интересует, - сказал я еще

суше.

– Как не интересует?
– воскликнула дамочка, - Ведь вы же сами

задерживаетесь из-за этого в очереди!

Я ничего не ответил и только слегка поклонился. Дамочка вни

мательно посмотрела на меня.

– Это конечно, не мужское дело стоять в очередях за хлебом,

сказала она.
– Мне жалко вас,

вам приходится тут стоять. Вы дол

жно быть холостой?

– Да, холостой!
– ответил я, несколько сбитый с толку, но по

инерции продолжал отвечать довольно сухо и, при этом слегка кла

няясь.

Дамочка еще раз осмотрела меня с ног до головы и вдруг, при

тронувшись пальцем к моему рукаву, сказала:

– Давайте я куплю, что вам нужно, а вы подождите меня на ули

це.

Я совершенно растерялся.

– 38

Но Сакердон Михайлович, не отвечая мне, кинулся к керосинке,

схватил занавеской кастрюльку и поставил ее на пол.

– Черт побери!
– сказал Сакердон Михайлович.
– Я забыл в кас

трюльку налить воды, а кастрюлька эмалированная, и теперь эмаль

отскочила.

– Все понятно, - сказал я, кивая головой.

Мы опять сели за стол.

– Черт с ними, - сказал Сакердон Михайлович.
– мы будем есть

сардельки сырыми.

– Страшно есть хочу, - сказал я.

– Кушайте, - сказал Сакердон Михайлович,- пододвигая мне сар

дельки.

– Ведь я в последний раз ел вчера с вами в подвальчике и с

тех пор ничего не ел, - сказал я.

– Да, да, да, - сказал Сакердон Михайлович.

– Я все время писал, - сказал я.

– Черт побери!
– утрированно вскричал Сакердон Михайлович,

Приятно видеть перед собой гения.

– Еще бы!
– сказал я.

– Много, поди, наваляли?
– спросил Сакердон Михайлович.

– Да, - сказал я, - исписал пропасть бумаги.

– За гения наших дней, - сказал Сакердон Михайлович, поднимая

рюмку.

Мы выпили. Сакердон Михайлович ел вареное мясо, а я сардель

ки. Съев четыре сардельки, я закурил трубку и сказал:

– Вы знаете, я ведь к вам пришел, спасаясь от преследования.

– Кто же вас преследовал?
– спросил Сакердон Михайлович.

– Дама, - сказал я. Но так как Сакердон Михайлович ничего ме

ня не спросил, а только налил в рюмку водку, то я продолжал:

– Я с ней познакомился в булочной и сразу влюбился.

– Хороша?
– спроаил Сакердон Михайлович.

– Да, - сказал я, - в моем вкусе.

Мы выпили, и я продолжал,

– Она согласилась идти ко мне пить водку. Мы зашли в магазин,

но из магазина мне

пришлось потихоньку удрать.

– Не хватило денег?
– спросил Сакердон Михайлович.

– Нет, денег хватило в обрез, - сказал я, - но я вспомнил,

что не могу пустить ее в свою комнату.

– Что же, у вас в комнате была другая дама?
– спросил Сакер

дон Михайлович.

– Да, если хотите, у меня в комнате находится другая дама,

сказал я, улыбаясь.
– Теперь я никого к себе в комнату не могу

пустить.

– Женитесь. Будете приглашать меня к обеду, - сказал Сакердон

Михайлович.

– Нет, - сказал я, фыркая от смеха.
– На этой даме я не же

нюсь.

– Ну, тогда женитесь на той, которая из булочной, - сказал

Сакердон Михайлович.

– Да что вы все хотите меня женить?
– сказал я.

– А что же?
– сказал Сакердон Михайлович, напоняя рюмки.
– За

ваши успехи!

Мы выпили. Видно,водка начала оказывать на нас свое действие.

Сакердон Михайлович снял свою меховую с наушниками шапку и швыр

нул ее на кровать. Я встал и прошелся по комнате, ощущая уже не

которое головокружение.

– Как вы относитесь к покойникам?
– спросил я Сакердона Ми

хайловича.

– Совершенно отрицательно, - сказал Сакердон Михайлович.
– Я

их боюсь.

– Да, я тоже терпеть не могу покойников, - сказал я.
– Под

вернись мне покойник, и не будь он мне родственником, я бы, дол

жно быть, пнул бы его ногой.

– Не надо лягать мертвецов, - сказал Сакердон Михайлович.

– А я бы пнул его сапогом прямо в морду,- сказал я, - Терпеть

не могу покойников и детей.

– Да, дети гадость, - согласился Сакердон Михайлович.

– А что по-вашему хуже: покойники или дети?
– спросил я.

– Дети, пожалуй, хуже, они чаще мешают нам. А покойники все

таки не врываются в нашу жизнь, - сказал Сакердон Михайлович.

– Врываются!
– крикнул я и тотчас же замолчал.

Сакердон Михайлович внимательно посмотрел на меня.

– Хотите еще водки?
– спросил он.

– Нет, - сказал я, но спохватившись, прибавил: - Нет, спаси

бо, я больше не хочу.

Я подошел и сел опять за стол. Некоторое время мы молчим.

– Я хочу вас спросить, - говорю я наконец, - Вы веруете в Бо

га?

У Сакердона Михайловича появляется на лбу поперечная морщина,

и он говорит:

– Есть неприличные поступки. Неприлично спрашивать у человека

пятьдесят рублей в долг, если вы видели, как он только что поло