Избранные письма. Том 1
Шрифт:
Он уже соображал, считал, а не сейчас только выдумал проект.
В 3-м действии опять много играет левый кулак.
Забоялся пауз и пьет поэтому прямо из бутылки.
— «Где мой дед и отец были рабами!..»
Опять заиграл бровями.
В зале — хочется нервнее[827].
Перед «За все могу заплатить» перетянута пауза.
Вот что мне хочется сказать в конце концов. И я считаю это для роста артиста самым важным.
Роль теперь пошла совсем хорошо: ярко и приятно. Но не может же игра Ваша в этой пьесе кристаллизоваться. Через 10 спектаклей Вам стало бы скучно играть ее и Вы обратились бы в хорошо устроенный
Конечно, отчасти в том, чтобы совершенствоваться в ней в смысле техники. Но это — второстепенное. Вернее сказать, это — результат другой, более важной, внутренней работы; работы над образом. Если играть не роль только, а образ, а этого живого человека, и не играть его, а все глубже, ярче и тоньше создавать, то спектакль никогда не потеряет для актера интереса. В каждом спектакле можно за какой-то фразой находить новую черточку характера и заботиться о передаче, о воплощении ее, не меняя рисунка и мизансцены. Вживаться глубже во все черты этого сложного характера и все дальше и дальше уходить от приемов театра, чтобы в конце концов получалось лицо, не похожее на Леонидова, хотя и созданное Леонидовым.
Найдете времечко — прочтите это Константину Сергеевичу. Он сумеет Вам разъяснить подробнее, понятнее, как актер актеру.
В. Немирович-Данченко
{357} 166. Н. Е. Эфросу[828]
Январь (до 17-го) 1904 г. Москва
Дорогой Николай Ефимович!
Не повидаетесь ли Вы с Дорошевичем и Игнатовым и не найдете ли нужным устроить что-нибудь от Ваших редакций…
В спектакль первого представления «Вишневого сада» будет чествование Чехова…
Пользуясь его пребыванием в Москве… Знаю, что будет Общество любителей российской словесности, «Русская мысль», Тихомиров[829]…
Ваш В. Немирович-Данченко
Будет чтение адресов при открытом занавесе.
167. А. П. Чехову[830]
17 января 1904 г. Москва
Спектакль идет чудесно. Сейчас, после 2-го акта, вызывали тебя. Пришлось объявить, что тебя нет.
Актеры просят, не приедешь ли к 3-му антракту, хотя теперь уж и не будут, вероятно, звать Но им хочется тебя видеть[831].
Твой Вл. Немирович-Данченко
168. Л. М. Леонидову[832]
Март (до 12-го) 1904 г. Москва
Л. М. Леонидову
Перед восстановлением «Цезаря» в Петербурге я стараюсь припомнить недочеты и, по возможности, повлиять на их исправление.
Относительно Кассия у меня следующее: не кричите так, как Вы часто делаете. Когда Вы сдержанны на звуке и сильны {358} на темпераменте, — это всегда хорошо. Кроме этого, Вы бываете или сдержанны на звуке, но холодны, или кричите, но горячо. И то и другое плохо. И все-таки из этих двух бед первая лучше. Лучше быть холоднее, но не кричать. А всего лучше, конечно, и темперамент и сдержанный звук.
К сожалению, заставляя Вас играть каждый день, я не
Вот и все, что я хотел сказать Вам заранее[833].
Ваш В. Немирович-Данченко
169. К. С. Станиславскому[834]
15 марта 1904 г. Петербург
Дорогой Константин Сергеевич!
Со студентами дело идет ладно. Народ понятливый и относится к делу хорошо. Сегодня отобрал «гореловцев» («жаровцы»[835]).
Одно страшно: невероятно растут расходы, — скажите Александру Леонидовичу[836]. Люки на сцене будут стоить что-то около 7 тысяч! Ох, грабят нас.
Вчера был у Горького. Пьесу он на днях окончит[837]. Читал мне много из пьесы. Некоторое понятие я составил. Она еще сырая. Придется ему, вероятно, переписывать. Но много интересного уже есть. Хороши женские образы. Их там, молодых, шесть! Вот наши дамы-то обрадуются.
А потом он сейчас же хочет приступать ко второй пьесе. Думает к осени быть вооруженным сразу двумя.
Разговор у нас с ним был совершенно откровенный, вовсю. Он, между прочим, сказал, что был период, когда он хотел порвать с Художественным театром совершенно, но Марья {359} Федоровна[838] убедила его, чтоб он не портил своих отношений к театру ради нее. (Своей близости с Марьей Федоровной он не скрывает, — по крайней мере от меня.)
Сначала мне было у него очень скучно, потому что оба мы чувствовали стену между нами, а в присутствии третьего лица (у него был гость) не могли эту стену разрушить. Но когда остались одни, — разговорились и, наконец, сбросили все «занавесочки»[839]. Я уехал от него ночью с последним поездом и буду видеться в среду. Он приедет в Петербург. Расстались мы очень дружно.
Василий Васильевич телеграфирует мне, чтоб я повидал, вызвал какого-то Лося[840]… А где он, этот Лось? Что за зверь?.. В Императорской школе, что ли? Завтра пошлю узнать в Контору императорских театров. Слышал я от Василия Васильевича несколько раз — Лось да Лось, но путем ведь не знаю…
До свиданья. Обнимаю Вас.
Если что в тоне моего письма кажется Вам «смутным», то это потому, что в письме не все удобно передавать.
Ваш Вл. Немирович-Данченко
170. А. П. Чехову[841]
2 апреля 1904 г. Петербург
Телеграмма
С тех пор как занимаюсь театром, не помню, чтобы публика так реагировала на малейшую подробность драмы, жанра, психологии, как сегодня[842]. Общий тон исполнения великолепен по спокойствию, отчетливости, талантливости. Успех в смысле всеобщего восхищения огромный и больше, чем на какой-нибудь из твоих пьес. Что в этом успехе отнесут автору, что театру — не разберу еще. Очень звали автора. Общее настроение за кулисами покойное, счастливое и было бы полным, если бы не волнующие всех события на Востоке[843]. Обнимаю тебя.