Избранные произведения в одном томе
Шрифт:
Сквозняк подхватил. Как листья летят. Один — из Керчи в Вологду, другой — из Вологды в Керчь. Лезет взъерошенный Осип с чемоданом и сердится:
— Вот не доедем, да и только! [55] Натурально, не доедешь, ежели не знаешь, куда едешь!
Вчера ехал Рюрик Ивнев [56] . Из Тифлиса в Москву.
— В Москве лучше.
Доездился до того, что однажды лег у канавы:
55
Один — из Керчи в Вологду, другой — из Вологды в Керчь. Лезет взъерошенный Осип с чемоданом и сердится: — Вот не доедем, да и только! — Автор строит весь фрагмент
56
Рюрик Ивнев (подлинное имя — М. А. Ковалев,1891–1981) — поэт, писатель, автор романа о Сталине.
— Не встану! Должно же произойти что-нибудь!
Произошло: случайно знакомый подошел к канаве, повел и обедом накормил.
Другой поэт. Из Москвы в Тифлис.
— В Тифлисе лучше.
Третий — Осип Мандельштам. Вошел в пасмурный день и голову держал высоко, как принц. Убил лаконичностью:
— Из Крыма [57] . Скверно. Рукописи у вас покупают?
— …Но денег не пла… — начал было я и не успел окончить, как он уехал. Неизвестно куда…
57
Третий — Осип Мандельштам… Из Крыма. — О. Э. Мандельштам (1891–1938) бежал из Крыма от белогвардейцев. Метался по Кавказу. Летом 1921 г. Булгаков встретился с ним в Батуме. Об этом есть короткая запись в дневнике Е. С. Булгаковой от 13 апреля 1935 г.: «Жена Мандельштама вспоминала, как видела М. А. в Батуме лет четырнадцать назад, как он шел с мешком на плечах. Это из того периода, когда он бедствовал и продавал керосинку на базаре».
Беллетрист Пильняк [58] . В Ростов, с мучным поездом, в женской кофточке.
— В Ростове лучше?
— Нет, я отдохнуть!!
Оригинал — золотые очки.
Серафимович — с севера.
Глаза усталые. Голос глухой. Доклад читает в цехе.
— Помните, у Толстого платок на палке? То прилипнет, то опять плещется. Как живой платок… Этикетку как-то для водочной бутылки против пьянства писал. Написал фразу. Слово вычеркнул — сверху другое поставил. Подумал — еще раз перечеркнул. И так несколько раз. Но вышла фраза как кованая… Теперь пишут… Необыкновенно пишут!.. Возьмешь. Раз прочтешь. Нет! Не понял. Другой раз — то же. Так и отложишь в сторону…
58
Беллетрист Пильняк. — Б. А. Пильняк (Вогау) (1894–1938) — известный к тому времени писатель. Булгакову не очень нравилось, когда друзья указывали ему на то, что он якобы в «Белой гвардии» пытается подражать Пильняку. Между прочим, об этом же писал в 1927 и 1929 гг. М. Осоргин в своих отзывах на первую и вторую части романа, вышедшие в указанные годы в Париже.
Местный цех in corpore под стенкой сидит. Глаза такие, что будто они этого не понимают. Дело ихнее!
Уехал Серафимович… Антракт.
Подотдельский декоратор нарисовал Антона Павловича Чехова с кривым носом и в таком чудовищном пенсне, что издали казалось, будто Чехов в автомобильных очках.
Мы поставили его на большой мольберт. Рыжих тонов павильон, столик с графином и лампочка.
Я читал вступительную статью «О чеховском юморе» [59] . Но оттого ли, что я не обедаю вот уже третий день, или еще почему-нибудь, у меня в голове было как-то мрачно. В театре — яблоку негде упасть. Временами я терялся. Видел сотни расплывчатых лиц, громоздившихся до купола. И хоть бы кто-нибудь улыбнулся. Аплодисмент, впрочем, дружный. Сконфуженно сообразил: это за то, что кончил. С облегчением убрался за кулисы. Две тысячи заработал, пусть теперь отдуваются другие. Проходя в курилку, слышал, как красноармеец тосковал:
59
Я
— Чтоб их разорвало с их юмором! На Кавказ заехали, и тут голову морочат!..
Он совершенно прав, этот тульский воин. Я забился в свой любимый угол, темный угол за реквизиторской. И слышал, как из зала понесся гул. Ура! Смеются. Молодцы актеры. «Хирургия» выручила и история о том, как чихнул чиновник [60] .
Удача! Успех! В крысиный угол прибежал Слезкин и шипел, потирая руки:
— Пиши вторую программу.
Решили после «Вечера чеховского юмора» пустить «Пушкинский вечер» [61] .
60
«Хирургия» выручила и история о том, как чихнул чиновник. — Речь идет об инсценировках рассказов А. П. Чехова «Хирургия» (1884) и «Смерть чиновника» (1883).
61
Решили… пустить «Пушкинский вечер». — Пушкинский вечер состоялся 26 октября 1920 г.
Любовно с Юрием составляли программу.
— Этот болван не умеет рисовать, — бушевал Слезкин, — отдадим Марье Ивановне!
У меня тут же возникло зловещее предчувствие. По-моему, эта Марья Ивановна так же умеет рисовать, как я играть на скрипке… Я решил это сразу, как только она явилась в подотдел и заявила, что она ученица самого N. (Ее немедленно назначили заведующей Изо.) Но так как я в живописи ничего не понимаю, то я промолчал.
Ровно за полчаса до начала я вошел в декораторскую и замер… Из золотой рамы на меня глядел Ноздрев. Он был изумительно хорош. Глаза наглые, выпуклые, и даже одна бакенбарда жиже другой. Иллюзия была так велика, что казалось, вот он громыхнет хохотом и скажет:
— А я, брат, с ярмарки. Поздравь: продулся в пух!
Не знаю, какое у меня было лицо, но только художница обиделась смертельно. Густо покраснела под слоем пудры, прищурилась.
— Вам, по-видимому… э… не нравится?
— Нет. Что вы. Хе-хе! Очень… мило. Мило очень… Только вот… бакенбарды…
— Что?.. Бакенбарды? Ну, так вы, значит, Пушкина никогда не видели! Поздравляю! А еще литератор! Ха-ха! Что же, по-вашему, Пушкина бритым нарисовать?!
— Виноват, бакенбарды бакенбардами, но ведь Пушкин в карты не играл, а если и играл, то без всяких фокусов!
— Какие карты? Ничего не понимаю! Вы, я вижу, издеваетесь надо мной!
— Позвольте, это вы издеваетесь. Ведь у вашего Пушкина глаза разбойничьи!
— А-ах… та-ак!
Бросила кисть. От двери:
— Я на вас пожалуюсь в подотдел!
Что было! Что было… Лишь только раскрылся занавес и Ноздрев, нахально ухмыляясь, предстал перед потемневшим залом, прошелестел первый смех. Боже! Публика решила, что после чеховского юмора будет пушкинский юмор! Облившись холодным потом, я начал говорить о «северном сиянии на снежных пустынях словесности российской»… В зале хихикали на бакенбарды, за спиной торчал Ноздрев, и чудилось, что он бормочет мне:
— Ежели бы я был твоим начальником, я бы тебя повесил на первом дереве!
Так что я не выдержал и сам хихикнул. Успех был потрясающий, феноменальный. Ни до, ни после я не слыхал по своему адресу такого грохота всплесков. А дальше пошло crescendo [62] . Когда в инсценировке Сальери отравил Моцарта — театр выразил свое удовольствие по этому поводу одобрительным хохотом и громовыми криками: «Bis!!!»
Крысиным ходом я бежал из театра и видел смутно, как дебошир в поэзии летел с записной книжкой в редакцию…
62
по нарастающей (итал.).
Так я и знал!.. На столбе газета, а в ней на четвертой полосе:
Столичные литераторы, укрывшиеся в местном подотделе искусств, сделали новую объективную попытку развратить публику, преподнеся ей своего кумира Пушкина. Мало того, что они позволили себе изобразить этого кумира в виде помещика-крепостника (каким, положим, он и был) с бакенбардами…
И т. д.