К неведомым берегам

Чиж Георгий Прокофьевич

— Знаете что, Александр Андреевич, — начал как-то Резанов, когда они вдвоем возвращались с верфи, — без людей нам никак не обойтись. Я так думаю, нужно тысяч десять…

Плохая пища и постоянное полуголодное состояние сильно подорвали его здоровье. Он шел тяжело, опираясь на палку, и обливался потом.

— Что вы, что вы! — испуганно замахал руками Баранов. — Нам хушь бы несколько сот, и то было бы легче, а вымахнули — десяток тыщ! Попробуйте заманить сюда такую уйму народа… Да прокормить-то их как?

— Ну, понятно, заманить нечем… А вы заманивать хотите? Да кто же пойдет, когда

все знают, что климат здесь суровый, ни хлеб, ни овощи не родятся… Податься к Сандвичевым островам — взбудоражить целый мир против себя. Но я, видите ли, серьезно подумываю по весне спуститься по побережью Америки к югу, поразнюхать, нельзя ли там устроить русскую земледельческую колонию. Подманить народ на острова, конечно, нельзя, Александр Андреевич, я придумал другое…

— Неужто принудительное переселение? — с ужасом спросил Баранов. Откуда? Ведь перемрет народ с непривычки! Не могу с этим согласиться, Николай Петрович. Говорят, молодой царь собирается освобождать народ, а вы хотите его еще крепче закабалить. Да и что делать здесь землеробу? Какую он будет возделывать землю? А ни к чему другому ведь он не привычен. А бабы, а семьи?.. Нет, Николай Петрович, поступайте, конечно, как знаете, а только хорошего, я думаю, ничего от этого не воспоследует.

— Вы говорите — семьи… Но можно и без семейств, на манер рекрутского набора. Сдают ведь в рекруты, часть могут сдавать и нам.

— Ну, русский мужик без семьи не может…

— А то вот еще, — не унимался Резанов, — неоплатные должники, банкроты, преступники, наказанные поселением, разве это не население?

— Помилуйте! — чуть не закричал Баранов. — Мы не можем со своими добровольцами-головорезами справиться, законтрактованными, а вы еще хотите их нам подбавить… Не годится это никак.

— Ну, а политические ссыльные?

— Политические… — задумался Баранов и не сразу ответил. — Пожалуй, было бы неплохо, особливо ежели пойдут добровольно. Мы тут постарались бы их обласкать. Но вот беда, бегать на иностранные суда начнут, а мы будем в ответе…

Резанов замолчал: доводы Баранова были слишком убедительны.

Рыба перестала ловиться совершенно Пропали морские окуни, налимы, за ними треска, и, наконец, стал редкостью даже палтус. Лужи затянулись тонким звонким ледком с круглыми хрустящими белыми пятнами. Скупое и редкое солнце уже не в состоянии было растопить корку льда. Береговые окрайки в бухте непрерывно и тонко звенели от рассыпающихся под ударами прибоя ледяных осколков…

«Юнона» словно пропала.

С мрачным видом ели ворон, противное, жесткое и вонючее мясо орлов, целыми днями партии врассыпную по берегам собирали ракушки. Очень радовались, когда среди множества маленьких пуговичных раков-каракатиц попадались шримсы, морские раки. И радости не было конца, когда кто-нибудь из охотников кричал во всю глотку: «Мамай! Мамай!» Из раков варили ароматный суп, но все же это было только лакомство, а не еда. Особенно тяжко приходилось больному желудком Резанову.

Люди переносили голод стойко и даже ухитрялись проявлять трогательную заботу к заболевшим скорбутом.

…Вечерело. Было тихо и морозно, как вдруг у конторы Баранова, который вел с Резановым очередную беседу о новом

устроении края, послышался топот бегущих людей. Бегущие кидали вверх шапки, что-то орали, но разобрать было невозможно.

— Не кита ли нам господь послал на мысу? — всполошился Баранов, увидев в окно знакомую фигуру десятника, и вышел.

— «Юнона»! — кричали на улице. — «Юнона»!

Да, это была она. Все побежали к мысу.

12. Рейд в Сан-Франциско

Переполох в сонном испанском порту Сан-Франциско в Калифорнии, так же как и в близком к порту поселке, важно именуемом «президио», и даже в более отдаленной миссии францисканских монахов «Долорес», 25 марта 1806 года начался очень ранним утром.

Еще вчера, после одуряюще жаркого, бездельно проведенного дня так приятно дремалось в обширных казармах грозной крепости, устрашающе обратившей ко входу в гавань широко и откровенно зевающие жерла пушек; так приятно думалось в тиши прохладного францисканского костела за монастырской оградой и так спокойно мечталось под тихие звуки клавикордов в уютной и гостеприимной квартире коменданта порта и крепости дона Антония де Аргуелло.

А сегодня?

Сегодня по валу крепости взад и вперед мечутся солдаты; по еще не потревоженной после тихой ночи глади гавани рассыпается горохом и далеко разносится отборная испанская ругань; около пушек хлопочут артиллеристы с кисло пахнущими порохом банниками в руках и торопливо подносят и складывают в сторонке снаряды. По пыльной дороге рысит кавалькада пестро одетых вооруженных до зубов всадников. Между ними тяжко трясется, отбивая спину ленивому старому коню, толстопузый монах в подпоясанной обрывком веревки длинной черной сутане, в широкополой шляпе и в сандалиях на босу ногу.

В президио волнение овладело и женщинами. Две простоволосые прислуги индианки и полуодетые барышни, дочери коменданта, суматошно носились по квартире, торопясь поспеть к порту, чтобы хоть одним глазком взглянуть на что-то неизвестное, но захватывающе интересное и жутко любопытное.

У подъезда в ожидании барышень стояли хорошо объезженные мустанги. Лошади нетерпеливо то одним, то другим копытом рыли жесткую землю. В окне на один момент показалось смуглое, с приятно очерченным овалом и живыми глазами личико, мелькнуло девичье плечо со сползшим с него кружевом ослепительно белой сорочки на загорелой коже и скрылось: барышни опаздывали.

Быстро, на всех парусах, под легким утренним ветерком в гавань неожиданно ворвался и быстро прошел мимо крепости хорошо оснащенный корабль. Ему навстречу спешил шестивесельный катер. С катера еще издали кричали по-испански:

— Становитесь немедленно на якорь, будем стрелять!

С крепостного вала в то же время громко вопрошали в рупор:

— Что за судно?

И с вала, и с крепости, и даже с берега, к которому приблизилась кавалькада, видно было, что на верхней палубе судна и на реях происходит какая-то невообразимая суета: матросы готовятся спускать паруса, но паруса не спускаются, на носу топчутся люди у якорных канатов, как бы приготовляясь становиться на якорь, но якоря не бросают — судно продолжает идти своим курсом.