К суду истории. О Сталине и сталинизме
Шрифт:
– Передайте людям, что я Кашкетин! Я тот, кто расстрелял в Воркуте всех “врагов народа”! Передайте людям!
Эти крики слышали в том же году, но передали людям много лет спустя. Взвод охранников, приводивших приговор в исполнение, тоже исчез».
От присланных из центра комиссий не отставали и местные лагерные власти. Они имели право убивать заключенных и без согласования с Москвой. Начальник Дальстроя Павлов и его помощник Гаранин вместе со своими подручными расстреляли на Колыме не менее 40 тыс. заключенных, обвинив их в саботаже. Особенно зверствовал на Колыме полковник Гаранин. Приезжая в лагерь, он приказывал выстроить «отказчиков» от работы – обычно это были больные и доходяги. Их выстраивали, некоторые из них едва
В 1939 г. Гаранина, подобно Кашкетину, расстреляли по обвинению в шпионаже и вредительстве. Были устранены или даже расстреляны и многие начальники лагерей. Это было следствием перемен в руководстве НКВД после смещения Ежова. Но заключенным это принесло лишь очень краткое облегчение. С началом Отечественной войны рабочий день почти везде был увеличен, а голодный и без того паек еще более урезан. По свидетельству П. И. Негретова, в Коми АССР в отдельных лагпунктах на лесоповале списочный состав в 1942 г. вымирал за 100 – 150 дней. Общее число заключенных в СССР в 1941 – 1942 гг., по моим подсчетам, было примерно равно числу бойцов действующей армии. И потери людей в это время на востоке и на западе были также примерно равны.
О ПОВЕДЕНИИ И ОТВЕТСТВЕННОСТИ РАБОТНИКОВ НКВД
Вопрос о поведении и отношении к работе узников лагерей, проблема «придурков», то есть людей, сумевших устроиться на различные «теплые» лагерные должности (кладовщика, библиотекаря, повара, санитара, бригадира и т. п.), вопрос о степени возможного сотрудничества между заключенными и администрацией лагеря – все эти проблемы, которые так живо занимают всех авторов лагерных воспоминаний, выходят за рамки нашей работы. Отметим лишь, что почти все, кто сумел пережить тяготы лагерного заключения и затем описать их в своих рассказах, повестях, романах и мемуарах, часть своего срока провели не на общих работах. Это касается А. Солженицына, Е. Гинзбург, Л. Копелева, В. Шаламова и С. Газаряна. По моему мнению, нельзя осуждать людей, которые не упускали возможности как-то устроиться в сталинских лагерях уничтожения. Самое главное – старались ли эти люди помочь другим уцелеть, облегчить их страдания или, напротив, сами активно включались в страшный механизм по уничтожению заключенных.
Более подробно следует сказать о поведении и ответственности работников НКВД, которые создавали и приводили в движение задуманную Сталиным машину террора.
Конечно, среди работников НКВД были разные люди, которые и вели себя по-раз но му даже в самые худшие времена сталинского террора. Можно с уверенностью сказать, что многие рядовые солдаты и младшие командиры конвойных войск НКВД, осуществлявшие наружную охрану лагерей, почти не соприкасались с заключенными и не знали, что их заставляют охранять не столько преступников, сколько ни в чем не повинных советских людей.
Были в НКВД и такие, кто в глубине души сознавал, что перед ними находятся не враги, а невинно пострадавшие и оклеветанные люди. Разобраться в происходящем они не могли или не хотели, но во многих случаях старались помочь тем или иным заключенным. Свидетельств этому немало в хронике Е. Гинзбург, в рассказах В. Шаламова, в мемуарах С. Газаряна и почти во всей другой лагерной литературе. Интересный факт сообщила мне Е. Я. Драбкина. На одном из промышленных предприятий Севера, где работали преимущественно политические заключенные, на всех должностях, кроме самых высоких, стояли блатные. Уголовники издевались над политическими, но не могли обеспечить выполнение плана предприятия. В начале войны сюда пришел новый начальник лагеря, откомандированный на лагерную работу из Ленинграда за «либерализм», – В. А. Кундуш.
Нечего и доказывать, что подавляющее большинство работников НКВД во времена Ежова и Берии вели себя иначе. Они понимали, кому служат и против кого борются. Разумеется, Сталин не раскрывал перед ними своих замыслов и не делился своими планами. Среди следователей были и верившие тем версиям, которые им приказывали «выбить» любой ценой из подследственных. Но основная часть следователей понимала, что перед ними находятся люди, никогда не совершавшие тех преступлений, в которых их обвиняют. Это отнюдь не ослабляло усердия и садистской изощренности следователей. Чаще всего они сами придумывали те фальшивые версии, которые служили основой для обвинения и затем вдалбливались заключенным.
О сознательной фальсификации данных следствия говорил и Н. С. Хрущев на XX съезде партии. Хрущев свидетельствует:
«При проверке в 1955 году дела Комарова Розенблюм сообщил следующий факт: когда он, Розенблюм, был арестован в 1937 году, то был подвергнут жестоким истязаниям, в процессе которых у него вымогали ложные показания как на него самого, так и на других лиц. Затем его привели в кабинет Заковского, который предложил ему освобождение при условии, если он даст в суде ложные показания по фабриковавшемуся в 1937 году НКВД “делу о ленинградском вредительском, шпионском, диверсионном, террористическом центре”. С невероятным цинизмом раскрывал Заковский подлую “механику” искусственного создания липовых “антисоветских заговоров”.
“Для наглядности, – заявил Розенблюм, – Заковский развернул передо мной несколько вариантов предполагаемых схем этого центра и его ответвлений…
Ознакомив меня с этими схемами, Заковский сказал, что НКВД готовит дело об этом центре, причем процесс будет открытый.
Будет предана суду головка центра, 4 – 5 человек: Чудов, Угаров, Смородин, Позерн, Шапошникова (это жена Чудова) и др. и от каждого филиала по 2 – 3 человека…
Дело о ленинградском центре должно быть поставлено солидно. А здесь решающее значение имеют свидетели.
…Самому тебе, говорил Заковский, ничего не придется придумывать. НКВД составит для тебя готовый конспект по каждому филиалу в отдельности, твое дело его заучить, хорошо запомнить все вопросы и ответы, которые могут задавать на суде. Дело это будет готовиться 4 – 5 месяцев, а то и полгода. Все это время будешь готовиться, чтобы не подвести следствие и себя. От хода и исхода суда будет зависеть дальнейшая твоя участь. Сдрейфишь и начнешь фальшивить – пеняй на себя. Выдержишь – сохранишь кочан [голову], кормить и одевать будем до смерти на казенный счет”».
После XX съезда партии мы узнали о бесчисленных и часто нелепых фальсификациях, фабриковавшихся в органах НКВД. По свидетельству С. Газаряна, в Барнауле старого учителя А. Афанасьева обвинили в том, что еще в годы Гражданской войны он создал в городе террористическую группу, которая должна была убить Ленина, если он приедет в Барнаул. Но начальство не утвердило это слишком надуманное дело. Тогда следователь объявил Афанасьева японским шпионом. Дело опять не утвердили, так как в нем не было указано, через кого обвиняемый передавал в Японию секретные сведения. Спешно стали искать «соучастников шпионажа». Обнаружили и «резидента японской разведки» в Барнауле – одного железнодорожника. Все эти ни в чем не повинные люди были расстреляны.