К суду истории. О Сталине и сталинизме

Медведев Рой Александрович

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ПРИЧИНЫ И УСЛОВИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ И УТВЕРЖДЕНИЯ СТАЛИНИЗМА

9 О ЛИЧНОЙ ОТВЕТСТВЕННОСТИ СТАЛИНА ЗА ОРГАНИЗАЦИЮ ТЕРРОРА 1937 – 1938 гг.

Террор 1937 – 1938 гг. казался многим советским людям не только страшным, но и непонятным бедствием, вокруг которого сразу же стало возникать множество версий и легенд. Чаще всего это были не столько по иски истины, сколько попытки уйти от истины, найти какую-то формулу, ко торая помогла бы сохранить веру в партию и Сталина. Ниже будут рассмо трены некоторые из этих легенд.

СТАЛИН И РУКОВОДСТВО РЕПРЕССИЯМИ 1937 – 1938 гг.

Одна из наиболее распространенных версий состояла в том, что Ста лин ничего не знает о той волне террора, которая захлестнула Советский Союз, что от Сталина скрывают правду, что все эти преступления соверша ются за его спиной.

Конечно, было нелепым полагать, что Сталин, обладая безграничной властью, не знает об арестах и расстрелах членов ЦК и Политбюро, наркомов и секретарей обкомов, высших военных и хозяйственных руководителей, крупнейших писателей и ученых. Но такова уж особенность сознания,

ослепленного верой в некое высшее существо. У этого сознания имеется своя логика: все хорошее оно связывает с деятельностью своего божества, а все плохое с трудами сатаны. Именно этими особенностями религиозного сознания можно объяснить появление версии о неведении Сталина. «Мы думали, – писал в своих мемуарах И. Г. Эренбург, – вероятно, потому, что нам хотелось так думать, что Сталин не знает о бессмысленной расправе с коммунистами, с советской интеллигенцией». Эренбург рассказывает о встрече с Пастернаком, который «размахивал руками среди сугробов и повторял: "Вот если бы кто-нибудь рассказал про все Сталину!" Мейерхольд тоже повторял: "От Сталина скрывают"» [420] .

Весьма характерен для того времени разговор комиссара 29-й стрелковой дивизии Ф. А. Стебнева с военкомом Вяземского участка А. Я. Ведениным, будущим комендантом Кремля. «Что творится, Андрей Яковлевич? – встретил меня Стебнев. – Что творится? – Он нервно ходил по комнате. – Я не верю, что в партии столько врагов. Не верю. Может быть, в каком-то высоком звене партии, в органах безопасности сидят не наши люди? Похоже, что партийные кадры уничтожают сознательно. Я даю голову на отсечение, что Иосиф Виссарионович не знает об этом. Сигналы, жалобы, протесты перехватываются и до него не доходят. Надо добиться, чтобы Сталин узнал об этом. Иначе – гибель. Завтра возьмут тебя, а за тобой и меня. Молчать нельзя» [421] .

И таким же было мнение тысяч других ответственных и рядовых членов партии. «Когда меня арестовали, – говорила на XXII съезде КПСС Д. А. Лазуркина, в прошлом ответственный работник Ленинградского обкома, – я почувствовала ужас, не за себя, а за партию. Я не могла понять, за что арестовывают старых большевиков... Я объясняла себе, что в партии случилось что-то ужасное, очевидно, вредительство. И это не давало покоя. Ни на одну минуту, когда я сидела два с половиной года в тюрьме и когда меня отправили в лагерь, а после этого в ссылку... я ни разу не обвиняла тогда Сталина. Я все время дралась за Сталина, которого ругали другие заключенные... Я говорила: "Нет, не может быть, чтобы Сталин допустил все это, что творится в партии. Не может этого быть"» [422] .

Философ А. Кольман был арестован уже через несколько лет после войны. Он оказался в одной камере с маршалом авиации Г. А. Ворожейкиным, участником Первой мировой, Гражданской и Отечественной войн. Находясь на крупных должностях, Ворожейкин часто встречался со Сталиным и именно его обвинял в массовых репрессиях. В своих мемуарах А. Кольман писал: «Я пытался убедить Ворожейкина, что он глубоко ошибается. Его ослепляет вполне понятное чувство личной обиды, тем более сильное, чем больше его, Ворожейкина, заслуги. Он смотрит на все эти ужасные события субъективно, а не с единственно правильной точки зрения, как на исторический процесс, вызванный классовой борьбой. Не в личности Сталина дело. Сталин – гениальный теоретик и революционный вождь. Он такой же продолжатель дела Ленина, как Ленин был продолжателем дела Маркса и Энгельса. Но Сталин, так же, как и мы, стал жертвой пятой колонны. Империалисты, убедившись в безуспешности своих попыток покончить с Советским Союзом извне, интервенцией и войной, пытаются уничтожить его изнутри, через своих агентов, таких, как Ягода, Ежов и Берия» [423] .

Это наивное убеждение в неведении Сталина насчет происходивших в стране трагических событий нашло свое отражение и в том слове «ежовщина», которым народ окрестил террор 1937 – 1938 гг. Неожиданное смещение и исчезновение Ежова, казалось бы, подтверждало эту версию.

Надо сказать, что данная версия имела своим основанием и многие особенности поведения самого Сталина. Хотя имя Сталина было у всех на устах, его собственная деятельность протекала в конце 30-х годов по скрытым от глаз каналам. Скрытный и замкнутый Сталин старался направлять события из-за кулис, решая многие дела единолично или в кругу немногих помощников. Он редко выступал на собраниях и не афишировал свое участие в репрессиях, предпочитая выдвигать на первый план других участников этих преступлений. Более того, многие выступления и поступки Сталина давали повод думать, что он не слишком хорошо осведомлен насчет действительного масштаба происходящих в стране репрессий. На февральско-мартовском Пленуме ЦК в 1937 году Сталин требовал не проводить репрессий среди троцкистов и зиновьевцев, которые давно порвали все связи с Троцким и осудили свою оппозиционную деятельность. А между тем по всей стране продолжали арестовывать тысячи бывших оппозиционеров, давно прекративших всякую оппозиционную деятельность. Сталин высмеивал на пленуме тех людей, «для которых ничего не стоит исключить из партии десятки тысяч людей». В эти же месяцы из партии исключались и репрессировались не десятки, а сотни тысяч коммунистов. Незадолго до ареста героя Гражданской войны Д. Ф. Сердича Сталин на одном из приемов поднял тост за здоровье Сердича, которого знал еще по обороне Царицына в 1918 году. Сталин подошел к Сердичу и предложил ему выпить на брудершафт [424] . Всего за несколько дней до ареста Блюхера Сталин очень тепло отозвался о нем на одном из совещаний. По свидетельству художника М. Сарьяна, принимая в Москве армянскую делегацию, Сталин подробно расспрашивал о поэте Е. Чаренце и говорил о том, что этого поэта нужно беречь. Но уже через несколько месяцев Чаренц был арестован и убит. По свидетельству жены заместителя наркомтяжпрома А. Серебровского, когда ее муж лежал в 1937 году в больнице, ей неожиданно позвонил Сталин. «Говорят, вы ходите пешком, – сказал Сталин. – Это нехорошо. Люди могут подумать не то, что нужно. Я вам пришлю машину, если ваша в ремонте». И, действительно, утром из гаража

Кремля в распоряжение жены Серебровского пришла легковая машина. А еще через два дня А. Серебровский был арестован прямо в больнице. По свидетельству Р. Г. Алихановой, бывший заместитель Сталина по Наркомнацу Г. И. Бройдо, когда к нему ночью пришли из НКВД, прежде чем открыть дверь, бросился к телефону-вертушке и позвонил Сталину. «Коба, за мной пришли», – сказал Бройдо. «Глупости, – ответил Сталин. – Кто может тебя обвинить? Иди спокойно в НКВД и помоги им установить истину». Бройдо все же «повезло». Он пробыл в тюрьме только два года и был освобожден в 1940 году. Иначе сложилась судьба наркома юстиции СССР Н. В. Крыленко. Он был снят со своего поста и несколько дней передавал дела наркомата новому наркому Н. М. Рычкову. После этого Крыленко уехал на свою подмосковную дачу, где собралась его семья. Неожиданно раздался звонок из Москвы. Звонил Сталин. «Не расстраивайся, – сказал он. – Мы тебе доверяем. Продолжай порученную тебе работу над новым кодексом законов». Звонок Сталина успокоил Крыленко и его семью. Но в ту же ночь оперативная группа НКВД окружила дачу Крыленко. Ворвавшись в дом, работники НКВД арестовали Крыленко и почти всех членов его семьи [425] . По свидетельству А. В. Снегова, директор Госбанка СССР Л. Е. Марьясин при встрече со Сталиным высказал опасения насчет своей судьбы. Сталин обнял Марьясина со словами: «Ты же не оппозиционер. Ты наш красный банкир. Чего тебе бояться?» Через неделю Марьясин был арестован. По свидетельству И. П. Алексахина, видный публицист и историк Ю. Стеклов, обеспокоенный арестами, позвонил Сталину и попросил о приеме. «Приходи, конечно», – сказал Сталин, хорошо знавший Стеклова. «Ну что ты, – сказал Сталин при встрече, – партия тебя знает и доверяет, тебе не о чем беспокоиться». Стеклов вернулся домой вечером, его ждали друзья и родные. И в ту же ночь к нему явились из НКВД с ордером на арест. Естественно, первым побуждением родных Стеклова было обратиться к Сталину. Легче было поверить в неведение Сталина, чем в столь утонченное коварство. По свидетельству М. В. Острогорского, бывший прокурор СССР, а позднее секретарь ЦИК СССР И. А. Акулов в 1938 году, катаясь на катке, упал и получил тяжелую травму. По личному указанию Сталина, для спасения жизни Акулова из-за границы были вызваны виднейшие хирурги. После трудного многомесячного лечения Акулов приступил к работе и почти тотчас был арестован, а в 1939 году расстрелян. В 1937 году А. Мильчаков, работавший в управлении золотодобывающей промышленности, был неожиданно снят с работы и исключен из партии. Но уже через несколько дней его разыскал парторг управления и взволнованно сказал: «Поедем в Кремль, тебя вызывает Сталин». В кабинете в Кремле были Сталин и Каганович. «До чего дошли, – сказал Сталин, – таких, как Мильчаков, исключают». «Мы назначаем тебя заместителем начальника Главзолото, – сказал затем Сталин. – Иди, исполняй свои обязанности». Еще через 2 – 3 недели Мильчаков стал начальником Главзолото – после ареста А. Серебровского. А еще через 2 месяца Мильчаков был арестован и вернулся в Москву только через 16 лет. Подобных историй можно привести немало.

Именно Сталин был инициатором созыва в январе 1938 года, когда больше половины членов ЦК ВКП(б) было уже арестовано, специального пленума ЦК, который принял постановление «Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии, о формально-бюрократическом отношении к апелляциям исключенных из ВКП(б)».

«Известно немало фактов, – говорилось в данном постановлении, – когда партийные организации без всякой проверки и, следовательно, необоснованно исключают коммунистов из партии, лишают их работы, нередко даже объявляют, без всяких к тому оснований, врагами народа, чинят беззакония и произвол над членами партии...

Все эти факты показывают, что наши парторганизации и их руководители до сих пор не сумели разглядеть и разоблачить искусно замаскированного врага, старающегося криками о бдительности замаскировать свою враждебность и сохраниться в рядах партии – это во-первых, – и, во-вторых, стремящегося путем проведения мер репрессий перебить наши большевистские кадры, посеять неуверенность и излишнюю подозрительность в наших рядах...

Пора понять, что большевистская бдительность не только не исключает, а, наоборот, предполагает умение проявлять максимум осторожности и товарищеской заботы при решении вопросов об исключении из партии или восстановлении исключенных в правах членов партии.

Пленум ЦК ВКП(б) требует от всех партийных организаций и их руководителей всемерного повышения большевистской бдительности партийных масс, разоблачения и выкорчевывания до конца всех вольных и невольных врагов партии.

Пленум ЦК ВКП(б) считает важнейшим условием успешного разрешения этой задачи – ликвидацию без остатка антипартийной практики огульного, неиндивидуального подхода к членам партии...» [426]

При всей двусмысленности формулировок данного постановления, отредактированного и частично написанного лично Сталиным, оно породило надежду на прекращение репрессий и пересмотр ранее проведенных арестов. Эти надежды укрепились, когда в печати стали появляться в январе-феврале 1938 года сообщения о восстановлении в партии некоторых коммунистов и наказании некоторых клеветников. Однако подобным надеждам не суждено было сбыться. Январский пленум ЦК был не более чем ловким политическим маневром. С весны 1938 года репрессии возобновились с еще большим, чем в 1937 году, размахом. Продолжались и массовые (по спискам) исключения из партии. Именно в 1938 году резко ухудшился режим в концлагерях, здесь были проведены массовые расстрелы, а в тюрьмах во время следствия было разрешено применять пытки ко всем категориям политических заключенных.

О решающем участии Сталина в деятельности карательных органов говорилось в 1937 – 1938 гг. на многих партийных активах. Приезжавшие на места для руководства репрессиями Каганович, А. А. Андреев, Маленков, Микоян, М. Шкирятов и другие неизменно подчеркивали, что они выступают по поручению Сталина. Но их речи не публиковались. Лишь после смещения Ежова и накануне XVIII съезда ВКП(б) печать стала подчеркивать решающую роль Сталина в разгроме «врагов народа». Об этом же говорили и многие делегаты на самом съезде.