К суду истории. О Сталине и сталинизме

Медведев Рой Александрович

Если исходить из следственных материалов 30-х годов, то можно обнаружить, что во всех краях, областях и республиках нашей страны, во всех наркоматах, общественных организациях, крупных воинских формированиях существовали широко разветвленные «правотроцкистские», «шпионско-террористические», «диверсионно-вредительские» организации и центры и все они, как правило, возглавлялись первыми секретарями обкомов, наркомами, командующими армиями. Нетрудно обнаружить при этом, что подавляющее большинство клеветнических материалов поступало в НКВД не извне, а фабриковалось здесь же в «органах» самими следователями или сломленными на допросах заключенными. Но было бы грубой ошибкой полагать, что именно сфабрикованные в НКВД материалы стали главной причиной гибели многих ведущих деятелей партии и что Сталин поверил всей этой клевете. Гораздо чаще Сталин сам давал общее

направление следствию, а работники НКВД, не имея права проверить или оспорить «сталинскую» версию, должны были только «доработать» эту версию в деталях и добиться любыми средствами признания от обвиняемых. «Недавно, всего за несколько дней до настоящего съезда, – говорил на XX съезде КПСС Н. С. Хрущев, – мы вызвали на заседание Президиума ЦК и допросили следователя Родоса, который в свое время вел следствие и допрашивал Косиора, Чубаря, Косарева. Это никчемный человек, с куриным кругозором, в моральном отношении буквально выродок... Спрашивается, разве мог такой человек сам, своим разумом повести следствие так, чтобы доказать виновность таких людей, как Косиор и другие. Нет, он не мог много сделать без соответствующих указаний. На заседании Президиума ЦК он нам так и заявил: "Мне сказали, что Косиор и Чубарь являются врагами народа, поэтому я, как следователь, должен был вытащить из них признание, что они враги"».

Разумеется, не все работники НКВД, суда и прокуратуры того времени были столь примитивны, как Родос. Среди них были люди с достаточно развитым интеллектом, вроде А. Я. Вышинского или следователя по особо важным делам Л. Р. Шейнина, который кроме протоколов допросов писал также рассказы, повести, пьесы и киносценарии. Однако в моральном отношении эти люди были, вероятно, еще большими выродками, чем Родос.

Было бы, например, нетрудно при серьезном расследовании разоблачить фальшивку насчет Тухачевского. Криминалисты всех стран давно уже располагают достаточными средствами для разоблачения таких подделок. Но Сталин, получив «досье», не поручил НКВД провести настоящую экспертизу содержащихся в нем документов. Еще легче было бы установить клеветнический характер других «документов» и материалов, которые становились основанием для массовых арестов.

Давая санкцию на арест своих недавних соратников и друзей, Сталин никогда не выражал желания лично встретиться с ними или даже допросить их, хотя он внимательно следил за ходом следствия и за поведением некоторых арестованных. Сталин знал, что некоторые из арестованных так и не признали себя виновными или отказались потом от своих показаний, однако он все же давал санкцию на расстрел этих людей. Мы знаем теперь, что Сталину передавали предсмертные письма многих из его соратников, в которых они просили принять их лично и выслушать. Но Сталин неизменно отклонял эти просьбы и не отвечал на полученные письма, хотя и хранил некоторые из них в своем сейфе. Одно из таких писем было зачитано на XX съезде КПСС Н. С. Хрущевым. С этим письмом обратился к Сталину кандидат в члены Политбюро Р. Эйхе. Он, в частности, писал:

«...Если бы я был виноват хотя бы в сотой доле хоть одного из предъявленных мне преступлений, я не посмел бы к Вам обратиться с этим предсмертным заявлением, но я не совершал ни одного из инкриминируемых мне преступлений, и никогда у меня не было ни тени подлости на душе. Я Вам никогда не говорил ни полслова неправды, и теперь, находясь обеими ногами в могиле, я Вам тоже не вру. Все мое дело – это образец провокации, клеветы и нарушения элементарных основ революционной законности... Имеющиеся в моем деле обличающие меня показания не только нелепы, но и содержат по ряду моментов клевету на ЦК ВКП(б) и СНК, так как принятые не по моей инициативе и без моего участия правильные решения ЦК ВКП(б) и СНК изображаются вредительскими актами контрреволюционной организации по моему предложению...

Теперь я перехожу к самой позорной странице моей жизни и к моей действительной тяжелой вине перед партией и перед Вами. Это о моих признаниях в контрреволюционной деятельности... Дело обстояло так: не выдержав истязаний, которые применили ко мне Ушаков и Николаев, особенно первый, который ловко пользовался тем, что у меня после перелома еще плохо заросли позвонки, и причинял мне невыносимую боль, заставили меня оклеветать себя и других людей.

...Я Вас прошу и умоляю поручить доследовать мое дело, и это не ради того, чтобы меня щадили, а ради того, чтобы разоблачить гнусную провокацию, которая, как змея, опутала многих людей, в частности, из-за моего малодушия... Вам и партии я никогда

не изменял. Я знаю, что погибаю из-за гнусной, подлой работы врагов партии и народа, которые создали провокацию против меня».

Это заявление было оставлено без внимания Сталиным. Он передал его Берии, а затем и санкционировал расстрел Эйхе, убитого 4 февраля 1940 года.

Полностью отказался на суде от вынужденных показаний и другой кандидат в члены Политбюро Я. Рудзутак. В протоколе заседания Военной коллегии Верховного Суда записано следующее: «...Его единственная просьба к суду – довести до сведения ЦК ВКП(б) о том, что в органах НКВД имеется еще не выкорчеванный гнойник, который искусственно создает дела, принуждая ни в чем не повинных людей признать себя виновными. Что проверка обстоятельств обвинения отсутствует и не дается никакой возможности доказать свою непричастность к тем преступлениям, которые выдвинуты теми или иными показаниями разных лиц. Методы следствия таковы, что заставляют выдумывать и оговаривать ни в чем не повинных людей, не говоря уже о самом подследственном» [445] .

И Рудзутак, и Эйхе, как мы видим, также думали, что работники НКВД обманывают Сталина. Но Сталин прочитал протокол Военной коллегии и отложил его в сторону. Рудзутак был расстрелян.

Лион Фейхтвангер свидетельствует в своей книге, что Сталин рассказал ему о длинном письме, которое написал Радек, заверяя Сталина в своей невиновности. Но Сталин не пожелал встретиться с Радеком. Можно представить себе, какой была реакция Сталина на это письмо, если, как сказал Сталин Фейхтвангеру, уже на следующий день Радек сознался во всех своих преступлениях.

Если исходить из предположения, что Сталин был убежден в виновности арестованных по его приказу лиц, то остается неясным, почему он так заботился о сохранении тайны следствия, о том, чтобы ни один посторонний взгляд и даже взгляд прокурора не проник в застенки НКВД? Почему большинство заключенных приговаривали к длительным срокам даже без 5 – 10-минутного судебного разбирательства? Почему все арестованные члены партии исключались из партии задолго до окончания следствия? Почему был установлен такой порядок, при котором органы НКВД сами арестовывали, сами проводили следствие, сами выносили приговор и сами приводили его в исполнение?

Не справляясь с огромными «планами» по репрессиям, в некоторых областях до крайности упростили все следствие. По свидетельству М. М. Ишова в Новосибирске следователи сами придумывали различные «легенды» и сами подписывали протоколы не проведенных ими «допросов» подсудимых. Потом заочно выносили приговор, часто это был приговор к расстрелу. Людей не пытали, их просто убивали, не давая никаких объяснений.

Однако в Москве и в других крупных городах обычно от заключенных требовали, чтобы они собственноручно подписали фальсифицированные показания, применяя для этого любые средства. Это кажется кое-кому странным. Но здесь было не только стремление сломить заключенного, морально уничтожить его, а и желание скрыть творимое преступление, чтобы придать убийству невинных людей видимость законного основания. Желанием скрыть свои преступления можно объяснить и тот бесчеловечный режим, который по требованию Сталина был установлен во всех лагерях и приводил к гибели большинства заключенных. Отправляя миллионы людей в лагеря уничтожения, гитлеровцы писали в сопроводительных документах: «Возвращение нежелательно». Сталин и его подручные действовали более лицемерно. На многих делах «врагов народа» ставилась надпись: «Использовать только на тяжелых физических работах». На 99% это означало верную смерть.

В 1953 – 1954 гг., когда началась коренная чистка состава НКВД-МВД-КГБ, стало очевидно, что эти органы превратились в сборный пункт для всякого рода авантюристов и карьеристов, среди которых было немало людей с темным политическим и уголовным прошлым. Но именно такие авантюристы и малограмотные садисты и были нужны Сталину в его «тайной полиции». Он достаточно хорошо понимал, с какими людьми он имеет дело. Но, с точки зрения Сталина, они обладали неоценимым достоинством, ибо полностью зависели от него, наделившего их почти неограниченной властью. И эти люди были готовы, не рассуждая и не мучаясь угрызениями совести, выполнить любое приказание Сталина. Именно так поступали, впрочем, и очень многие тираны и деспоты прошлого. При этом Сталин не только крепко держал в своих руках контроль над карательными органами, он постоянно менял здесь людей, уничтожая одних и выдвигая других работников. Все эти факты никак не могут быть объяснены при помощи примитивной версии насчет «обманутого» Сталина.