Каббала и бесы
Шрифт:
Сюжет рассказа построен на противостоянии двух разных миров, каждый из которых всецело принадлежит еврейской цивилизации, – мира Левы и его раввина. Лева – мистик, страстно жаждущий живого и непосредственного диалога с Небесами. Раввин же – обобщающе-анонимный представитель почтенной ашкеназской традиции, построенной на логике, рационализме, на изучении текста и диалоге с Высшим разумом через текст. Раввин – человек религиозный, то есть безоглядно принявший культурные коды традиционной религии:
«Раввин не поднимал глаз выше, чем на четыре локтя; всегда ходил в черной шляпе; сосредоточенно молился; не глядел по сторонам; обходил собрание людей, чтобы не беспокоить их; не вкушал
В отличие от раввина Лева – постсекулярист. Он – «человек со стороны», живущий в еврейском доме, но неплотно прикрывший окна, так что до слуха доносятся шумы внешнего мира. Недаром раввин подозревает Леву в желании построить семью на основе романтической любви с первого взгляда, романтической встречи с незнакомкой, характерных для «заоконного мира». Такой путь кажется раввину не вполне еврейским, хотя Тора и говорит о счастливых встречах праотцов и праматерей у колодца. (Встречи эти неожиданны, кстати сказать, только на первый взгляд: когда Яаков целует Рахель у источника вод, он целует не случайную девушку, а ему лишь предназначенную, от рождения известную невесту.)
В свое оправдание Лева – если бы умел – мог бы привести и хасидские предания, одно из которых стало основой известнейшего рассказа И.-Б. Зингера: юноша и девушка внезапно полюбили друг друга лишь потому, что их души – Йехид и Йехида – уже встречались в высших мирах. Такую любовь описывает одна из школ современной психологии: при первой встрече происходит «узнавание» – мы сличаем нового человека с «архетипом», память о котором с рождения хранит наше подсознание. Этой-то встречи и жаждет Лева, но ожидания его (пока что) напрасны.
Объясняя Леве основы еврейского брака, раввин призывает в свидетели праотца Ицхака и праматерь Ривку:
«– Это говоришь не ты, а прошлая жизнь, – раввин пренебрежительно указал подбородком куда-то за плечо, где, по его мнению, располагалось Левино прошлое. – Культура, которую в тебе взрастили, предписывает искать не супружество, а роман. Любовь, вздохи, сладкий лепет мандолины. У нас же всё выглядит иначе. Вот, посмотри.
Он снял с полки Пятикнижие, быстро пролистал его и, легко отыскав нужную страницу, прочитал:
– И ввел Ицхак Ривку в шатер матери своей, и женился на ней, и полюбил ее Ицхак, и нашел в ней утешение.
Обрати внимание на порядок действий. Сначала он ввел ее в шатер матери, то есть убедился, что она подходит ему по мировоззрению, полученному в родительском доме. Потом женился, только после этого полюбил и в конце концов нашел в ней утешение».
Такова, по мнению раввина, суть «когнитивного метода», характерного для настоящего, подлинного еврейства: разумный выбор (именно разум – главный Божественный дар, именно он и приближает к Богу) и лишь затем – чувства. Не спонтанное решение, подтягивающее за собой «рационализацию», но мысль, побуждающая эмоции. В паре «Ицхак – Ривка» Ицхак олицетворяет мысль, а Ривка – чувство, поэтому не он приезжает к ней, но она едет к нему и входит в его шатер.
Что же делать бедному Леве? Как примирить желание и Галаху – еврейский закон? Как разрешить спор между рационализмом и мистикой, который, если верить историку Каббалы Гершому Шолему, ведется в иудаизме уже много столетий? В поисках правды герой приходит все в ту же синагогу «Ноам алихот», осиротевшую после смерти
– Женитьба – это целое предприятие, – сказал реб Вульф, выслушав Левины сомнения. – С женой детей воспитывать, по ночам вставать, ухаживать за ней, если заболеет, раздражение ее выносить, после скандалов мириться. Когда начинаешь с человеком жить, много чего открывается. Со стороны не заметишь, и ни одна сваха не расскажет, даже если и слышала. Это и когда любишь, тяжело, а если еле выносишь, вообще невозможно. Ты, конечно, сам решай, но я бы на твоем месте жениться не стал.
И Лева не женился. Финал рассказа застает его в пу– ти – Лева идет своей дорогой, непохожей на путь других евреев, читает знаки и надеется на помощь Свыше.
Ита
«Вся еврейская литература сводится к одной фразе: парик замужней женщины сидел на ней косо», – так написала несколько лет назад дерзкая молодая писательница Надежда Горлова, лауреат премии журнала «Новый мир» за лучший литературный дебют.
В самом деле, именно такой видится читателю еврейская литература эпохи секуляризации и ухода из местечка: вся она – сплошной протест против парика религиозного лицемерия, косо сидящего на буйной гриве человеческих страстей. И как тут не вспомнить революционного еврея, гневно бросающего в лицо своей отверженной любви:
Любовь? Но – съеденные вшами косы,Ключица, выпирающая косо,Прыщи, обмазанный селедкой рот,Да шеи лошадиный поворот?(Э. Багрицкий. Мое происхождение)
Ему вторит классик идишской литературы Шолем Аш: «Низко надвинутый платок и черные зубы – вот и всё, что осталось у меня от самой прекрасной моей любви!» Такой запомнил свою брошенную невесту герой Аша, оставивший ешиву ради соблазнов большого города. Что же произошло? Почему невеста и царица, зажигающая субботние свечи, приносящая свет в дом, обернулась уродиной в косо сидящем парике над ключицей, выпирающей косо, да еще и с черными зубами?
В преданиях мудрецов древности, легендах еврейского средневековья, и в сказках рабби Нахмана из Бреслава поиски украденной красавицы-невесты означают поиски Шехины – Божественного Присутствия в мире, или поиски эзотерической тайны Каббалы. Женская красота в еврейских сказках олицетворяет высшее избрание, ибо сказано: «Как лилия меж полевых цветов – возлюбленная моя среди девушек» (Песнь Песней). Но как только еврей утрачивает интерес к духовным исканиям, заменяя их социально-политическими свершениями или подвигами на ниве коммерции, волшебным образом портится и облик возлюбленной, утрачивая привлекательность. Красота искажается, прямая линия – простая вера – косо уходит вбок, в область лицемерия. Отвергая женщину, писатель Нового времени отвергает вместе с ней и веру в Бога, и свой народ. Он все еще жалеет его, как жалеет полоумную девочку Шошу герой Айзика Башевиса Зингера, но былой любви уже нет.