Каирская трилогия

Махфуз Нагиб

Будур бросилась к нему, и он подхватил её на руки и прижал к груди, словно чтобы скрыть за этими объятиями безумную любовь. Тут к ним быстрыми шагами подошёл слуга, остановился напротив Хусейна и вежливо доложил: «Вам звонят по телефону». Хусейн встал, и извинившись, направился в мужскую половину дома в сопровождении слуги…

Так Камаль впервые в жизни очутился наедине с ней, — не считая Будур, — впрочем, её присутствие не меняло сути вещей. Он спрашивал себя с волнением: интересно, останется она, или уйдёт? Однако она подошла на два шага вперёд, пока не оказалась под навесом беседки, так что их отделял лишь стол, и он жестом предложил ей сесть. Но она отказалась, с улыбкой покачав головой, и он встал и поднял Будур перед собой, а затем посадил её на стол. Камаль принялся смущённо гладить маленькую головку, прикладывая

все свои силы, чтобы держать под контролем эмоции и справиться с волнением… Наступила пауза, во время которой были слышны лишь шелест ветвей и шуршание рассыпанных сухих листьев, да чириканье птиц. Всё вокруг в его глазах: начиная от земли, небес, деревьев и далёкого забора, отделявшего сад от пустыни, и заканчивая чёлкой его возлюбленной, нависшей надо лбом, прекрасным светом, исходящим из черноты её очей, казалось ему радостным зрелищем из счастливого сна. Он и не знал наверняка, было ли всё то, что он видел перед собой, реальностью или фантазией, мерцающей в недрах его памяти, пока её мелодичный голосок не проворковал, обращаясь к Будур с оттенком предупреждения: «Не докучай ему, Будур!» В ответ он прижал Будур к груди и сказал: «Раз так докучают, то мне это нравится!», и пристально поглядел на неё глазами, в которых была страсть и тоска. Он наслаждался, глядя на неё, уверенный на этот раз, что никто за ним не следит, и вознаграждая себя созерцанием. Он как будто постигал её тайны, запечатывая на поверхности своего воображения её черты, и затерялся в этом магическом зрелище, так что казался совершенно отсутствующим или оцепеневшим. Тут вдруг она спросила его:

— Почему это вы так на меня смотрите?!

Он очнулся от оцепенения, и его глазах проявилось смущение. Она же, улыбаясь, спросила:

— Вы хотите что-то сказать?

«Хочет ли он что-то сказать? Он и сам не знает, чего хочет. Да, и впрямь не знает, чего хочет». Он спросил в свою очередь:

— Это вы прочитали в моих глазах?

Она ответила с загадочной улыбкой на губах:

— Да…

— А что вы прочитали в них?

Она как будто удивлённо вскинула брови и спросила:

— Это я как раз хотела узнать…

«Раскрыть ли ей, что скрывается за его взглядом напрямую, сказав: „Я люблю вас, и будь что будет“? Но что толку от разглашения? И что будет с ним, если его признание разорвёт привязанность и дружбу между ними навсегда?!..» Он вгляделся в неё, в тот взгляд, что светился в её прекрасных глазах — уверенный в себе, дерзкий, смелый взгляд, которым не овладевают ни смущение, ни стыд; он как будто падал на него сверху вниз, несмотря на то, что глаза их находились на одном уровне, и прибавлял ему ещё больше сомнений вместо покоя. Интересно, что стоит за ним? Пока что он видел: за ним стояло пренебрежение, а может и забава, вроде той, с какой взрослый смотрит на ребёнка, но при том её взгляд не был лишён чувства превосходства, обязанного не только разнице в возрасте между ними, поскольку она была старше его максимум года на два. Разве не таким взглядом мог смотреть этот высокий особняк на Дворцовой улице на старый дом в Байн аль-Касрайн? Но почему он не замечал этого в её глазах раньше? Вероятно потому, что раньше она не оставалась с ним наедине, так как до этого у него не было возможности взглянуть на неё вблизи так, как в этот час. Это приносило ему и боль, и печаль, так что всё его опьянение почти угасло. Будур протянула к нему руки, прося забрать её, и он взял её на руки. Тут Аида сказала:

— Удивительно! Почему вас так любит Будур?

Глядя ей в глаза, он ответил:

— Потому что я люблю её так же, и даже больше…

Она скептически спросила:

— Это закон, на который можно опереться?

— Пословица гласит: «Сердце к сердцу посланником служит»…

Она постучала пальцами по столу и задала вопрос:

— Допустим, красивую девушку любят многие мужчины. Должна ли она любить их всех? Как ваш закон будет справедлив в таком случае?

Чары этого диалога заставили его позабыть обо всём, кроме своей печали:

— Тогда она должна любить того, кто любит её искреннее других!..

— Как же она сможет выделить такого среди них?

«О, если бы этот диалог длился вечно!»

— Обращу снова ваше внимание на пословицу: «Сердце к сердцу посланником служит»!

Она отрывисто засмеялась, и смех её прозвучал подобно звуку струны. Она вызывающе произнесла:

— Если

это так, то искренне любящий не разочаруется в своей любви! Но верно ли это?!

Её слова потрясли его, как правда жизни потрясает того, кто полагается на одну только логику. И если его логика была верна, тогда он должен был бы быть счастливейшим из людей благодаря своей любви и любимой. Но так ли было на самом деле?! По правде говоря, история его долгой любви не была лишена моментов обманчивой надежды, освещавшей мрак сердца мнимым счастьем из-за нежной улыбки, подаренной ему любимой, или мимолётом вырвавшегося слова, которое можно было истолковать в свою пользу, или приятного сна после целой ночи раздумий. Он искал приюта в изречениях, которые почитал особо, вроде: «Сердце к сердцу посланником служит», и таким образом цеплялся за призрачную надежду с отчаянным упорством, пока сама действительность не привела его в сознание в этот час саркастической фразой, решительно брошенной ей как горькая пилюля. С помощью этого лекарства он мог излечить своё будущее от обманчивых надежд настоящего и точно узнать, где было его место. Когда он не ответил на вопрос, которым она бросила ему вызов, его любимая мучительница закричала тоном победителя:

— Я выиграла…!

Снова воцарилось молчание, и до ушей его опять долетел шелест веток, шуршание сухой листвы и щебет птичек, но на сей раз его разочарованное сердце восприняло эти звуки вяло. Он заметил, что её глаза рассматривают его более внимательно, чем того требовали обстоятельства, и что взгляд её стал более дерзким и уверенным, словно она забавляется с ним. Теперь перед ним была женщина, бросающая вызов мужчине. Он почувствовал холод в сердце и спросил себя, предназначено ли ему судьбой остаться с ней наедине, чтобы его мечты разрушились в одночасье?! Она заметила его тревогу и небрежно засмеялась. Шутливо указав на его голову, она произнесла:

— По вас не скажешь, что вы начали отращивать волосы.

Он лаконично ответил:

— Нет…

— Вам это не нравится?

Пренебрежительно искривив губы, он произнёс:

— Нет…

— Мы же говорили вам, что так красивее…

— А разве мужчина должен быть красивым..?

Она изумлённо воскликнула:

— Конечно! Все любят красоту, неважно, будь то мужчины или женщины…

Ему хотелось повторить ей один из выученных им наизусть афоризмов, вроде «Красота мужчины в его нраве», и тому подобное, но понял, что подобное побуждение такой личности и с таким лицом, как у него, встретит с её стороны только то, что он уже слышал: глумление и сарказм. Испытывая колющую боль в сердце, он попытался скрыть её притворным смехом:

— Я не разделяю ваше мнение…

— А может быть, вы питаете отвращение к красоте так же, как к пиву и свинине?!

Он засмеялся, чтобы облегчить боль отчаяния и досады, а она продолжала:

— Волосы это естественное покрытие. Я полагаю, что они нужны вашей голове. Разве вы не знаете, что у вас слишком большая голова?

«Ну конечно, двухголовый!.. Разве ты забыл это своё старинное прозвище?.. Боже, какое несчастье!»

— Да, разумеется…

— Почему?..

Неодобрительно покачав головой, он ответил:

— Спросите себя сами, я не знаю…

Она мягко засмеялась, а вслед за тем наступило молчание.

«Твоя возлюбленная прекрасная, очаровательная, завораживающая, но также и всемогуща, как ей и полагается быть. Испытай на себе её могущество и вкуси различные виды боли».

Она, казалось, и не думала о том, чтобы смилостивиться над ним, и её прекрасные глаза продолжали подниматься по его лицу, пока не остановились на… носе. Да, на его носе!.. Он почувствовал содрогание в глубине души, так что даже волосы встали дыбом, и опустил взор, в страхе ожидая того, что сейчас будет. Он услышал её смех и вопросительно поднял глаза:

— Что вас так насмешило?

— Я вспомнила кое-что смешное из известных французских пьес, что читала. Вы не читали «Сирано де Бержерака»?

«Лучший момент для презрения к боли — тот, когда боли становится ещё больше и больше». Он спокойно и равнодушно ответил:

— Нет необходимости притворяться. Я знаю, что мой нос больше, чем голова, но прошу не спрашивать меня снова «почему». Если хотите, спросите себя об этом сами..!

Тут Будур протянула ручки и схватила его за нос. Аида разразилась смехом, откинув назад голову. Он тоже не сдержался и рассмеялся. Он спросил Будур, скрывая смущение: