Калейдоскоп, или Наперегонки с самим собой
Шрифт:
Можно и дальше перечислять глупости и идиотизм, на которых круто замешана доблестная советская армия, но ограничимся пока этими. Вскользь заметим, что не случайно её идейные вдохновители очень быстро сменили в своё время первоначальное название – рабоче-крестьянская – на нынешнее, более нейтральное. Первое-то название больше соответствовало её сути, ибо не было в ней места для интеллигентных людей и людей из других более или менее образованных сословий. Попадались, конечно, среди армейских грамотные и талантливые командиры, потому что армия, состоящая из одних дураков, по определению небоеспособна, однако все эти редкие умницы и интеллектуалы безжалостно растаптывались и нивелировались до состояния бездумного и бездуховного робота-исполнителя с узеньким кругозором и минимумом потребностей.
И над всем этим сиял немеркнущий профиль главного советского идеолога-людоеда Ленина. Впрочем, многое на него навешивали и такого, к чему он был совершенно непричастен, и им удобно было прикрываться как неоспоримым авторитетом в деле построения нового коммунистического строя…
Но об этом и о трёхмесячных военных сборах, на многие вещи раскрывшие Яшке глаза, мы ещё успеем посудачить, а пока расскажем о том, как он с Гришей Сладковым оказался в соседних ротах, и хоть учебные занятия у них проходили раздельно, свободного времени всё-таки было достаточно, а чем ещё можно было заняться здесь, как не сочинением песен? Конечно, рядом постоянно находился и Лобзик, поначалу ревниво наблюдавший за их крепнущей дружбой, но в конце концов решивший, что при любом раскладе это лучше, чем бездумно гоготать над пошлыми анекдотами в солдатских палатках с прочими курсантами, пришивать надоевшие подворотнички и ежедневно чистить вонючей ваксой сапоги, которые всё равно к обеду извозишь в непроходимой грязи на танковом полигоне.
Странное дело, но в этой обстановке сочинять легкомысленные песенки а-ля Битлс почему-то совсем не получалось и не хотелось. Гитара, с которой Гриша не расставался даже здесь, в лагерях, уныло висела на гвоздике в его палатке, а блокнот в Яшкином кармане заполнялся исключительно ехидными антиармейскими стишками да пародиями на туповатых командиров. А что тут ещё сочинишь, когда на всеобщее пожелание написать новые слова на мелодию любимой строевой песни «Не плачь, девчонка…» Яшка получил резкий отказ от командира роты, а кроме того прозрачный намёк на длительное посещение полковой гауптвахты за такое вопиющее вольнодумство. Всемогущий Устав не предусматривает спонтанного солдатского творчества по части строевых песен. Пой, что поют другие, а свои поэтические способности реализуй в сочинении «Боевых листков» роты. Понял, курсант? Кругом, вперёд и с песней!
В качестве компромисса Лобзик предложил использовать взамен ротной строевой песни свою любимую монополизированную «Кант бай ми ло…», но широкие солдатские массы дружно воспротивились идее, пророчески рассудив, что с гауптвахтой в этом случае придётся знакомиться не только Яшке или Лобзику, а и всей роте.
Наконец изнывающий от безделья Гриша всё-таки попросил Яшку разрешить покопаться в его новых стишках, записываемых в блокнот:
– Вдруг отыщется что-нибудь годящееся для песни.
– Там у меня только сатирические стишки, несерьёзные…
Гриша упрямо повёл головой:
– А мы песенки сатирические писать попробуем! – он глянул на Лобзика и усмехнулся. – Почему бы нет? И распевать вместе будем. Ведь будем?
– Конечно! – поспешно согласился Лобзик. – А вернёмся со сборов, в институте вечер юмора и сатиры устроим! Попрошу батюшку помочь – он вес в ректорате имеет, замолвит словечко!
Оставшиеся полтора месяца лагерей прошли плодотворно и интересно. Каждый вечер, когда заканчивались занятия, в небольшую палатку к Яшке и Лобзику приходил Гриша с гитарой и набивалось солдат
Поначалу ротное начальство на это песенное самодеятельное творчество реагировало нейтрально, потому что все курсанты находились на положенном им месте, никто никуда не расходился по территории, нетрезвых среди них тоже вроде бы не наблюдалось, но скоро наиболее прозорливые майоры и полковники почувствовали скрытую угрозу в этих вечерних массовых песенных посиделках. Особо подозрительные принялись даже разбирать содержание песен. Мало того что возникала некоторая потенциальная опасность исполнения на полковом смотре не стандартной «Девчонки», а какого-нибудь непроверенного творения Гриши и Яшки, так от эдакого незапланированного вольнодумства можно было схлопотать по шапке от самого высокого дивизионного начальства, если слух о песнях дойдёт до генеральских ушей. Да и курсанты теперь начали хитро поглядывать на кое-кого из низовых армейских самодуров и посмеиваться над ними вместо того, чтобы привычно огрызаться, трепетать и бояться. Причиной косых взглядов наверняка стали эти ехидные песни, сочиняемые по вечерам в палатке…
Не такими уж откровенными дураками были полковые начальники, чтобы тайком не подслушать, что распевают смутьяны-курсанты. Запретить эти палаточные пения было невозможно, чтобы окончательно не подорвать и без того невысокий авторитет, с трудом поддерживаемый погонами и армейской дисциплиной. Значит, оставалось лишь терпеть, стиснув зубы, и готовиться к неминуемым будущим неприятностям. Дотянуть бы поскорее до конца лагерей, развести по домам эту махновскую студенческую вольницу, а там посмотрим, чья возьмёт, – впереди экзамены на получение лейтенантского звания, а на них уже можно свести счёты, и комар носа не подточит.
Впрочем, об экзамене на лейтенантские погоны мы тоже ещё успеем поговорить…
Три месяца лагерных сборов пролетели быстро, как, впрочем, и всё, что случается в эту счастливую пору студенческой молодости. Уже позднее, когда начинается новая жизнь, совсем не такая радужная и весёлая, как была прежде, очень хочется что-то вернуть, снова погрузиться в беззаботное и счастливое времяпрепровождение, даже не пугают эти три не особо лёгких армейских месяца, но разве такое кому-то удавалось?
Однако не будем забегать вперёд, а расскажем финальную историю, приключившуюся с «антиармейскими» песнями.
По возвращению со сборов никто, естественно, сдержать Гришу и Яшку уже не мог. Больше занятий на военной кафедре не было, экзамен по «военке» ещё не скоро, а значит, можно спокойно заниматься подготовкой задуманного вечера «антиармейской» песни. Но афишировать это открыто было, ясное дело, пока невозможно, ибо уже на стадии подготовки можно было вполне спокойно нарваться не только на туповатых и прямолинейных майоров и полковников с военной кафедры, но и на кое-кого посерьёзней, не носящих армейских погон, но оттого не более миролюбивых. Потому было решено сделать некоторый обходной манёвр – организовать вечер, посвященный модной бардовской песне, только-только набиравшей обороты в студенческой среде. Тем более, ни партком института, ни комитет комсомола этой народной инициативе пока не препятствовали, ибо не чувствовали в ней прямой опасности.
Да и вообще на протяжении последних лет десяти никто из начальства особо не интересовался набирающей силу бардовской песней, считая её лёгким и не заслуживающим внимания развлечением под гитару в тёплой выпивающей компании. Тем не менее не обращать внимания на этот вид народного творчества становилось всё труднее и труднее. Теперь уже почти из каждого второго магнитофона разносился хриплый рёв Высоцкого, а следом за ним всплывали другие замечательные песенники, которых слушали куда внимательней, нежели набившие оскомину хиты советской эстрады. Окуджава, Визбор, а кое-где даже – свят-свят-свят! – жуткий запрещённый Галич…