Каменные клены

Элтанг Лена

компьютер мисс сонли примостился на шаткой китайской этажерке в углу плохо освещенного сарая, заставленного сломанными садовыми стульями, лейками и горшками из шамота, старая модель, я сразу заметил, посреди комнаты под круглым корабельным окошком стоял верстак, под ним оставалась невыметенная стружка, на верстаке лежал синий сатиновый халат, молоток, похожий на ласточкин хвост, и еще какая-то плоская штука с деревянной ручкой

это папино долото, сказала саша, не трогайте, пожалуйста

она подвинула к компьютеру плетеное кресло с прожженным тряпичным сиденьем и нажала кнопку где-то

внизу, за картонными коробками для рассады, составленными одна в другую, под этажеркой что-то надрывно загудело и экран наполнился мерцанием, связь довольно медленная, сказала она у меня за плечом, никак не соберусь обзавестись чем-нибудь приличным

я обернулся — зеленоватый свет из окна в крыше падал на ее лоб, лицо было едва различимо, зато волосы сияли, будто бы под театральным софитом, она нагнулась, набрала полную горсть пересохшей стружки и поднесла к лицу — еще пахнет, правда?

в таком свете ваши волосы похожи на стружку, только на латунную, сказал я, разлепив наконец губы, вы это уже говорили, ответила она, деловито оглядываясь, не слишком ли здесь холодно? если что — завернитесь в мое одеяло, она махнула рукой в сторону дивана я его не сразу заметил, на диване лежал аккуратно свернутый плед в шотландскую клетку

на какое-то мгновение мне показалось, что я вижу там девочку, свернувшуюся клубком, нет — двух девочек! у второй, той, что поменьше, были две косички цвета сырого хлопка, но это видение было из другого сна — оно засмущалось и быстро исчезло

Хедда. Письмо пятое

Хочин, март 2001

Господи, Эдна, когда же кончится эта жара.

Все здесь продымленное, древнее, от яркого солнца даже новые вещи сразу становятся блеклыми, будто напрочь изношенными.

Вчера я поссорилась с Куррат, и теперь жалею. Она всегда соглашается погулять с девочкой, если я не успеваю. Еще я жалею о том, что мы уехали из Тоттаяма, там были две старые церкви на холме, я любила туда ходить, когда получалось улизнуть из мастерской. Два каменных креста с сирийскими надписями — сирийцы были христианами, подумать только! — и настоящий алтарь, правда, там почти все время закрыто и ключа не допросишься.

Еще я жалею, что вышла замуж за Раджива в английской мэрии, второпях. Мы могли бы сыграть индийскую свадьбу и поехать в Гуруваор, как здесь принято — может, тогда все получилось бы по-другому. Индийские свадьбы такие забавные — люди натирают ладони горчичным порошком, читают стихи и брызгаются водой. И дарят невесте красные браслеты!

Сегодня мы весь день мучились со столешницей, там было много маленьких квадратиков, похожих на детские секреты, и каждый нужно было выложить серебряным листом и заклепать гвоздиками. Гвоздики эти просто чудовищно мелкие — у меня ободраны кончики пальцев, и ногти сломались бы, наверное, но ногтей у меня теперь нет, мистер Аппас обрезал до самых подушечек.

Многое изменилось за эти три года, да так, что узнать нельзя.

Наши свидания с Радживом — в Свонси, в комнате за баром — были тайными и веселыми, он зажигал десятки свечей в стеклянных стаканчиках, прямо как в кино, расстилал одеяла на полу и все такое прочее. У меня до

него было несколько мужчин, но ни один из них не встал бы посреди ночи, чтобы приготовить мне румали на пустой ресторанной кухне. Теперь Раджив приходит ко мне в комнату раз в неделю и бывает небрежным, как подвыпивший портовый рабочий. К тому же, он отбирает у меня ваши фунты, я не хотела говорить, но все-таки скажу.

Не посылайте больше денег, я их все равно не увижу.

Зато теперь я могу думать, что он и письма мне не показывает. Ведь не может быть такого, чтобы никто не писал мне из Англии?

Раджив постоянно говорит, что мне не к кому вернуться, даже если он купит мне билет на самолет и довезет из Эрнакулама в аэропорт. Он говорит, что я потеряла две вещи: дом своего первого мужа и уважение второго. Что он имеет в виду — что я родила ему только дочь или что не принесла в дом денег за проданные «Клены»?

Его имя на санскрите означает полосатый— может быть, у нас теперь просто черная полоса?

Дневник Саши Сонли. 2008

Счастлив, кто падает вниз головой:

Мир для него хоть на миг — а иной.

Голова Дрессера, казалось, кивала мне из темноты. Его тело, затянутое под понтонный причал, застряло между двумя бетонными блоками и еле заметно двигалось вперед и назад, волосы намокли, облепили лоб и казались иссиня-черными под больничным светом лодочного фонаря.

Я присела на кнехт и немного подумала. В какой-то китайской книге про самоубийц мне попадалось упоминание об утопленнике, который завязал в шарф два камня и, повесив их себе на шею, прыгнул с моста. Я сняла с шеи платок и оглянулась вокруг в поисках тяжелого предмета, но, кроме двух горшков с чахлыми веточками каланхоэ, на палубе ничего не было.

Со стороны Темпла подул ветер и стало заметно холоднее. Над выстриженными под ноль клубными полянами — китайцы называют такой зеленый цветом зимородка— стал собираться утренний туман.

Интересно, поверят ли в Лайонз-Энд в то, что рогоносец Дрессер покончил с собой? Тоже мне, Секст Папиний, [81] спасающийся от грязных объятий. Нет, самоубийство не годится, к тому же Младшая потеряет страховку и останется без гроша.

Сидеть на чугунной тумбе становилось все холоднее, я встала, повязала платок, огляделась и пошла по скользким лиственничным доскам на берег. Я его не убивала, сказала я вслух, он поскользнулся и упал в воду. Течение затянуло его под причал, к тому же он неудачно стукнулся виском о сваю, а тут еще тина и водоросли. Если бы не свая и не тина, он бы, разумеется, выплыл. Если бы не свая.

81

Секст Папиний— знатный римлянин. Секст Папиний покончил жизнь самоубийством. Не выдержав сексуальных домогательств своей матери, он бросился со скалы.