Капойо
Шрифт:
– Да, это точно.
– Никто из девушек тебе не сможет помочь. Я могла бы отвлекать всех, гуляя там и падая в обмороки, но после пары раз ко мне опять позовут гватре, а я ненавижу пиявок, - передёрнулась Гелиэр.
– Нет, нет. Не надо. Тебя лечили пиявками?
– изумилась Аяна.
– От чего?
Гелиэр покраснела и опустила глаза. Аяна озадачилась. Она сдвинула брови и кусала губу, пытаясь удержаться, чтоб не начать грызть ноготь на указательном пальце. Она пыталась вспомнить, говорил ли ей что-то Харвилл насчёт лечения пиявками, но через какое-то время сдалась. Она помнила только о том,
– Я ничего не знаю о пиявках и о том, что ими лечат, - покачала она головой.
– Мне ставили их на спину и ниже талии. У меня... болел живот, - прошептала Гелиэр.
– ну...
Аяну осенило.
– Женские дни!
– тихонько воскликнула она.
– Это лечат пиявками? И что, помогает?
Гелиэр потрясённо смотрела на неё.
– Аяна, не кричи! Там Томилл услышит!
Она мучительно краснела, стиснув ткань платья в кулачках, и Аяна почувствовала вдруг острую неловкость.
– Прости... Прости, Гели, - тихо сказала она, хватаясь за переносицу.
– Я забываюсь. Пожалуйста, не обижайся на меня. У нас о таких вещах говорят куда свободнее, понимаешь? Прости. Я не нарочно. Обещаю тебе, что никогда не буду смущать тебя умышленно.
Гелиэр кивнула, опустив взгляд и теребя подол платья за пятьдесят золотых монет, которое нельзя было стирать.
23. Соланум с грибами чантере и голубятина
Из открытого окна доносились запахи соседской стряпни. Аяна лежала на кровати, обнимая Кимата, которого вечером уложила с собой, закрыв глаза, в надежде, что сон вернётся. Сон был красивым. Она стояла над заливом Ордалла, глядя на звёзды, две луны взошли на западе, и Габо была почти полной, как обычно, зимой в её праздник рождения, а Монд убывала, но холодно не было, наоборот, ветер был тихим и на удивление тёплым.
Сверху, прихрамывая, спустился Черилл. Аяна лежала спиной к окну, ощущая щекой слегка шершавую наволочку подушки, и слушала, как он плещется, умываясь из большой бочки. Он с хлопком встряхнул полотенце, развешивая его на верёвке у заборчика, и, тихонько подшаркивая, прошёл на кухню.
Садор гулко прошагал через арку во двор, и его двухколёсная тележка грохотала, слегка потряхивая крышки бидонов с молоком и ручки вёдер с водой, когда колёса попадали на выпуклые булыжники. Он пошуршал дверью погреба и звякал бидонами, выгружая молоко и унося его вниз. Скрипнула дверь сарая, и вёдра стукнули о доски пола, глухо звякнув ручками.
– Котик, - позвал Садор.
– Коть-коть-коть!
Снова послышались шаги, скрипнула дверь нужника, потом небольшой ковшик сказал «блюп», набирая воду, плеск воды на камни двора затих, и снова хлопнуло полотенце.
– Раталл, сядь в лавке, - раздался с кухни приглушённый дверью голос Иллиры.
– Уже почти шесть.
Пустая тележка прогрохотала в арке, сопровождаемая удаляющимися шагами Садора.
Аяна лежала, прижавшись губами к макушке Кимата. Птички пасси прыгали по заборчику. «Чим! Чим! Чилим!», - щебетали они в ожидании. Иллира распахнула дверь и, размахнувшись, скинула крошки с хлебных ящиков на камни двора. Щебетание
– Ишь, какие, - сказала Иллира.
– Ну, ешьте, ешьте.
– Раталл, я тебя рассчитаю. Я сказал, чтобы ты слушался её, - донеслось приглушённо из кухни.
– Ты совсем обнаглел. Она моя жена. Она тут хозяйка.
Раталл не ответил, и Аяна представила, как он закатывает глаза за спиной Черилла.
Над головой раздался шорох.
– Ишке!
– позвала она, открывая глаза и поворачивая голову, пытаясь искоса разглядеть его, не потревожив Кимата.
– Ишке!
Кот сидел у пустой миски и смотрел на Аяну. Раталл шаркал по коридору.
– Я же сказала тебе, иди в лавку, - сердито сказала Иллира прямо за дверью, пропуская его во двор.
Раталл громко хмыкнул. Ишке напрягся, чтобы прыгнуть в арку через перила.
Из арки раздался грохот тележки.
– Ах ты, падла, - прошипел Раталл, поднимаясь на лесенку и целясь ногой в кота.
Ишке прижал уши и прыгнул в окно, перелетая через кровать. Аяна тихо ахнула, поворачивая голову за ним.
Он стоял на полу в комнате, как комок рыжеватой сажи, как выцветший в рыжину коричневый суконный рукав траурного кафтана, забытый в швейной мастерской под южным окном на всё лето, и не мигая смотрел на Аяну.
Раталл спустился обратно, пнув его миску так, что она шоркнула днищем по площадке, и ушёл в дом.
Ишке присел, раскачиваясь, припадая на лапы, готовясь перепрыгнуть через кровать на подоконник.
– Стамэ!
– шепотом воскликнула Аяна.
– Тут ребёнок, что ты творишь, балбесина!
Кот пугливо шугнулся от её шёпота и отпрянул назад. Он стоял и смотрел на неё красивыми зелёными глазами, и Аяна видела, как постепенно сужаются, успокаиваясь, его зрачки. Ишке развернулся и сделал пару шагов в сторону двери, затем внезапно вспрыгнул на кровать, не задевая ног Аяны под покрывалом, и проскользнул у неё за спиной, взлетел на площадку, на перила, и метнулся дальше, дугой ускользнув в тень арки.
Аяна подтянула на плечи покрывало, которое он стянул, пробегая за ней по кровати, и закрыла глаза, чтобы подремать ещё чуть-чуть, ну прямо совсем капельку.
– Вставай, - сказала ей Иллира, наклоняясь к открытому окошку.
– Тебе пора ехать.
Она ехала по утренней оживлённой улице, почёсывая сетку под бородой и поводя плечами, чтобы волосы под камзолом не мешали движениям. Ташта вышагивал, глухо стукая копытами по камням, между которыми всё ещё оставались следы влаги.
Поместье Эрке, залитое солнцем после ночного дождя, благоухало цветами. Аяна скинула камзол, раскрыла туго набитую сумку и надела измятое синее платье поверх штанов.
– Стой, стой, Ташта. Кэтас.
Его круп слегка покачивался под её босыми ногами. Туфли улетели через забор в траву.
– Жди здесь!
Аяна повисла на руках, мягко приземлилась в густую траву самого дальнего угла сада, за цветущим кустом, отряхнула и надела туфли, успевшие слегка намокнуть от росы.
Она шла, причмокивая, вдоль ограды, и слушала, как Ташта следует за звуком по другую строну высокого каменного забора. Шмели и пчёлы поднимались от цветов. Аккуратно подстриженные деревья под синим небом звенели от цикад и птиц в кронах.