Кареглазая моя
Шрифт:
могла пожалеть. Но, казалось, я больше ничего не могла утаить от Джо. Его внимание –
словно чертов наркотик, от которого невозможно отказаться.
Прекрасно все понимая, Джо успокаивающе похлопал меня по бедру, пока я хмуро глядела
в телевизор. В кадре я подчеркивала, как важно строго придерживаться расписания
свадебного торжества.
На секунду оторвавшись от телевизора, София широко улыбнулась мне через плечо:
– Ты отлично смотришься на экране.
–
– Как и моя задница, - пробормотала я, когда мой экранный двойник удалился, и камера
показала меня со спины.
Джо, не терпящий критики в адрес моей пятой точки, тайком ущипнул меня за попу,
прошептав:
– Прекрати.
Следующие четыре минуты я с нарастающим смятением наблюдала, как мой образ
профессионала втаптывается в грязь нелестным монтажом и эксцентричной музыкой.
Выглядя словно чудаковатая комедийная актриса, я переставила микрофоны, поправила
цветочные композиции и вышла на проезжую часть перенаправить движение машин,
чтобы фотограф мог сделать снимки гостей за стенами церкви.
Камера запечатлела, как я беседую с шафером, настоявшим на том, чтобы со смокингом
надеть ковбойскую шляпу, за которую он цеплялся так, словно боялся, что я сорву ту у
него с головы. Пока я, жестикулируя, с ним спорила, Коко брюзгливо пялилась на
строптивого шафера, суча передними лапками точно в такт оперной музыке.
Все в комнате захихикали.
– Они не должны были снимать меня с Коко, - сердилась я. – Ведь ясно же сказала.
Пришлось взять ее с собой, потому что на передержке в тот день не было мест.
Тем временем интервью продолжалось.
«Вы упоминали, что в вашей работе приходится быть готовой ко всему, - вещал репортер.
– Как вам это удается?» - «Я стараюсь предусмотреть худшие варианты развития событий,
– отвечала я. – Испортится погода, ошибутся поставщики, возникнут технические
неполадки…» - «Например?» - «Да что угодно. Проблемы с танцполом, сломанные
«молнии», оторванные пуговицы, даже кривой узор на свадебном торте».
Дальше показали, как я направляюсь на кухню, где шла подготовка к приему и куда
съемочной группе вход был запрещен. Однако кто-то последовал за мной с наголовной
камерой.
– Я не разрешала снимать себя наголовной камерой!
– возмутилась я. – С Джудит Лорд
они такого не проделывали!
Все снова на меня зашикали.
На экране телевизора я подошла к двум сотрудникам из службы доставки, водружавшим
на стол четырёхъярусный свадебный торт, и отчитала их, что они внесли торт
рано: его следовало держать в холодильнике, чтобы не растаял сливочный крем.
«Нам никто не говорил», - оправдывался один из них. «Я говорю вам сейчас! Несите его
обратно в фургон и…»
В этот момент у меня глаза на лоб полезли - тяжелая верхушка свадебного торта
накренилась и начала съезжать. Я подалась вперед, чтобы поймать ее, прежде чем она
разрушит все четыре яруса.
Мои ругательства «запикали».
Заметив, как на меня пялятся курьеры, я проследила за их плотоядными взглядами и
обнаружила, что слишком прижалась к торту и теперь моя грудь заляпана завитками
крема.
В этом месте все в комнате покатились со смеху. Даже Джо мужественно пытался
подавить веселье.
На экране репортер спрашивал меня о трудностях в работе. Я перефразировала генерала
Паттона, сказав, что приходится преодолевать их, чтобы почувствовать опьянение победы.
«А как насчет романтики свадебного дня?
– поинтересовался репортер. – Удается ли вам
сохранить ее, относясь к свадьбе, как к военной кампании?» - «Романтика – удел жениха и
невесты, - уверенно отвечала я. – Мое дело – позаботиться вместо них обо всех деталях.
Свадьба – это празднество любви, и ничто не должно отвлекать молодоженов».
«А пока остальные празднуют, - продолжил голос за кадром, - Эйвери Кросслин думает о
деле».
Далее показали, как я рванула прямиком за церковь, где беспрестанно курящий отец
невесты притаился с очередной зажженной сигаретой во рту. Не говоря ни слова, я достала
из сумки бутылку «Эвиан» и потушила сигарету, пока тот остолбенело моргал.
Следующим шел кадр, как я стою на коленях, приклеивая изолентой оторванной подол
платья одной из подружек невесты. И под конец камера запечатлела ковбойскую шляпу
шафера, тайком засунутую мной под стул. Кто-то перевернул ее, и теперь в ней восседала, высунув язык, Коко. Ее блестящие глазки уставились прямиком в камеру, когда сюжет,
наконец, завершился торжественным симфоническим аккордом.
Схватив пульт, я выключила телевизор и строго спросила:
– Кто посадил Коко в шляпу? Сама бы она туда не забралась. София, ты?
– Давясь от
смеха, та покачала головой.
– Тогда кто?
Ни один не признался. Я оглядела всех присутствующих в комнате. Никогда еще надо
мной не потешалось столько народу одновременно.
– Рада, что вы все находите это забавным, поскольку теперь мы, вероятно, прогорим в