Казачество в 1812 году
Шрифт:
Счет казачьими начальниками велся только брошенным врагом или отбитым в бою пушкам, целым и заклепанным, со сломанными колесами и лафетами. Трофейные орудия представляли из себя диковинную коллекцию изделий многих стран Европы: они были отлиты не только во Франции, но и в Саксонии и Пруссии, Баварии и Гессене, Испании и Италии, Силезии…
Как только под Красным заканчивался очередной бой и Бонапарт отдавал приказ отступить, казачьи полки бросались на хвост его колонн, не спешиваясь, ведя ружейный огонь, часто стараясь сойтись с французами на удар пики. Бралось много пленных, часть которых сама бросала оружие в снег у дороги. Казаки
…Действия платовского летучего корпуса в конце войны стали примерами для вдохновения на новые деяния и подвиги всей русской армии. Мемуарист, генерал-лейтенант артиллерии, Симбирский и Витебский губернатор И. С. Жиркевич, в 1812 году поручик 1-й конной роты Лейб-гвардии артиллерийской бригады описал такой походный случай:
«3-го ноября мы подошли к Красному. Тут, после сильных морозов, начавшихся от Вязьмы и продолжавшихся дней 10, сделалась сильная оттепель. На дневке, вечером, часу в пятом, Кутузов, объезжая бивуаки, подъехал к Семеновскому полку. За ним ехало человек пять генералов, в числе которых был принц Александр Вюртембергский, Опперман и Лавров, а позади их семь человек конногвардейцев везли отбитые у неприятеля знамена.
«Здравствуйте молодцы-семеновцы!» – закричал Кутузов. – Поздравляю вас с новою победою над неприятелем. Вот и гостинцы везу вам! Эй, кирасиры! Нагните орлов пониже! Пускай кланяются молодцам! Матвей Иванович Платов доносит мне, что сегодня взял 115 пушек и столько-то генералов… не помнишь ли ты, Опперман, сколько именно?»
Опперман отвечал: «15».
«Слышите-ли, мои друзья, 15, то есть 15 генералов! Ну, если бы у нас взяли столько, то остальных сколько бы осталось? Вот, братцы, пушки пересчитать можно на месте, да и тут не верится, а в Питере скажут: хвастают!»
Можно оставить на совести мемуариста цифры, приведенные им в своих «Записках», написанных через лет 30–35 после приводимого случая. Но в том, что полководец, светлейший князь Смоленский так радовал своих солдат, сомневаться не приходится. Каждая большая победа казаков сразу становилась известной всей русской армии.
…Платовский летучий корпус, который уже в самом начале войны нанес несколько сильных ударов по легкой (польской) кавалерии Великой армии и умаливший ее численно, изменил многое. Наполеоновскому командованию пришлось «перекраивать» предназначение французской и союзной кавалерии, участвовавшей в Русском походе.
Во-первых, Наполеону пришлось использовать для боевого охранения (что являлось прямой задачей легкой кавалерии – полки уланские, гусарские, конно-егерские, шеволежер-пикинеров) использовать тяжелую кавалерию. Однако кирасиры, карабинеры и драгуны оказались не готовы исполнять не свойственные их функциональной готовности боевые задачи.
Во-вторых, легконные команды как никто лучше годились для фуражировки. Кормить лошадей той части Великой армии, которая оказалась на постое в обезлюдевшей Москве, необходимо было зерном и сеном. Если запасов зерна в брошенном жителями огромном городе нашлось достаточное количество, то сена не было. Для его поисков французам приходилось предпринимать рискованные экспедиции по Московской губернии, что зачастую дорого обходилось им. Партизаны, как армейские (прежде всего казаки,) так и местные, спуска иноземцам – мародерам и фуражировщикам – не давали.
И в-третьих, потери в конском составе в первых конных стычках, на поле Бородина (в день 26 августа
К примеру, если маршал Мюрат в конце сентября имел в четырех резервных кавалерийских корпусах до 12 тысяч всадников, то к 18 октября их было уже только 8 тысяч, из которых половина коней не имела. Когда французская армия оставляла Москву, в ее рядах на запад уже шло 4 тысячи спешенных кавалеристов. Причем эта удручающая картина для французов и их союзников ухудшалась с каждым последующим днем.
В конце сентября падеж лошадей, как верховых, так и обозных, в главных силах Великой армии, «ходившей на Москву», принял необратимый характер. Тот конский состав, поступавший в кавалерию в самых малых количествах, не соответствовал самым необходимым требованиям к нему. Известно и другое: трофейные лошади, далекие по своим качествам взрощенных в степях коней, для казачьих полков не годились. Для их «ремонта», то есть восполнения боевой убыли конского состава, пригонялись табуны с Задонских, Сальских степей.
…После катастрофического поражения при Красном император Наполеон повел остатки Великой армии через Дубровну к городу Орше, где надеялся усилиться за счет корпусов, отходивших от Полоцка и этапных гарнизонов. Там же находились провиантские магазины. Генерал-фельдмаршал М. И. Голенищев-Кутузов составил новый армейский авангард из 12 батальонов пехоты (почти целая дивизия) и двух «доброконных» казачьих полков, вверив его генерал-майору А. П. Ермолову, человеку волевых решений, настойчивому и бесстрашному. Вновь вперед от Главной армии ушли летучие отряды.
Атаману Матвею Платову главнокомандующим была поставлена задача «употребить все способности для открытия настоящего направления Наполеона: пойдет ли он на Борисов или Сенно?» Полководец теперь каждый день нуждался в оперативной информации, полной и своевременно доставляемой в армейский штаб обычно казачьими вестниками. Они возвращались назад с новыми приказаниями.
…Наполеон, начальник его штаба маршал империи Бертье, корпусные командиры требовали от подчиненных им генералов доставлять им пленных, пусть будут это не казаки, а просто простые крестьяне. Требовалось знать, что происходило вокруг отступавшей Великой армии: силы преследователей, замыслы атамана Платова, названия дорог и куда они ведут, местоположение сел, где можно было поживиться провиантом и фуражом, места речных переправ – мостов и бродов, и многое другое.
Но «языков» удручающе для наполеоновского командования все не находилось. Рассылаемые для этой цели отряды, даже пешие, чаще, чем было раньше, сами становились добычей казаков, роившихся тысячами и сотнями вокруг заснеженных и обледенелых дорог. Мемуарист А. де Коленкур так описывал сложившуюся ситуацию, когда колонна гвардии во главе с императором выходила из Смоленской земли:
«Мы не встречали нигде ни одного крестьянина, никого, кто мог бы служить нам проводником. Никаких способов получить сведения! Несколько польских отрядов из гвардейского корпуса, посланных на поиски, возвратились после стычки с казаками. Они оттеснили казаков и зарубили нескольких из них, но наткнулись на большой неприятельский корпус, что вынудило их отступить, и они не захватили ни одного казака, который мог бы дать нам сведения о войсках, находившихся так близко от нас.