Клевета
Шрифт:
Шарль д'Ориак уехал в высшей степени довольный собой.
Его план был гениально прост и в полной мере оправдал себя. Он видел обоих рыцарей в бою, и яснее ясного представлял, что Эдмунд для Гая де Жерве не соперник: последнему не составит никакого труда убить в поединке вспыльчивого, импульсивного племянника. И тогда де Боргары оказываются ни при чем и все шито крыто. А пока муж и любовник леди Магдален заняты выяснением отношений, предмет их спора остается в замке без всякого покровительства и совершенно без защиты. Размышляя об этом, Шарль не мог не улыбаться. Первую стадию операции по похищению Магдален он провел безупречно. Теперь начинался второй, решающий этап.
15
Эдмунд гнал лошадей
Эдмунд не знал наверняка, успеет ли нагнать Гая раньше, чем тот достигнет Кале, да это и не имело значения: если бы Гай отплыл в Англию, Эдмунд не преминул бы последовать за ним. Эдмунд должен был встретиться с ним лицом к лицу во что бы то ни стало. Он помнил, однако, что Гай не проявлял особой спешки при отъезде, и вероятнее всего, так же не спеша и ехал, останавливаясь в замках гостеприимных баронов и в придорожных монастырях. Так что, если отряд Эдмунда будет скакать день и ночь, то вполне сможет догнать де Жерве.
На рассвете они ненадолго остановились на постоялом дворе в Руа, хозяин которого им сказал, что отряд всадников в серебристо-голубых нарядах действительно проехал мимо двумя днями ранее, без остановки. Сменив измученных лошадей, Эдмунд и его спутники в полдневную жару продолжили свой путь. Все изрядно устали, только лорд де Бресс оставался все таким же неутомимым; он был одержим, и эта одержимость придавала ему силу и поддерживала его выносливость. Преодолеть за день тридцать миль тогда было делом обычным для путешествующего верхом; примерно так, должно быть, и двигались те, когда они проследовали. При том темпе, который задал Эдмунд, меняя на каждой станции загнанных лошадей на свежих, они могли преодолеть путь вдвое больший.
Но уже под вечер лорд де Бресс понял, что не может и дальше гнать своих людей так же, как себя, и они сделали остановку в придорожной таверне. Воины и слуги уснули прямо на земляном полу, завернувшись в дорожные плащи. Эдмунд же, в запыленной одежде с почерневшим лицом и покрасневшими от бессонницы глазами, нетерпеливо мерял шагами и поглядывал на звезды, ожидая, когда они побледнеют и можно будет снова отправиться в путь. Под утро он ненадолго задремал, сидя на скамье и прислонившись к наружной стене таверны, и проснулся от внезапного чувства, будто делает что-то непозволительное, разрешив себе заснуть и забыть о священном долге — защите чести. Пока он не отомщен, он — рыцарь без чести и не имеет права на телесный или душевный покой.
В полдень они узнали, что отрад лорда де Жерве минувшей ночью останавливался в замке одного из местных, аррасеких, баронов. Эдмунд почувствовал что уже наступает на пятки противнику, они прибавили ходу и вечером, выехав на зеленую равнину, начинавшуюся сразу за Бетюном, уже издалека заметили разбитый у реки лагерь, над которым развевался флаг с изображением дракона.
За эти два дня Эдмунд не мог думать ни о чем, кроме как о необходимости как можно скорее догнать человека, подло злоупотребившего его доверием, сделавшего его рогоносцем и оставившего ему на память ребенка-ублюдка. И вот теперь, когда до цели было рукой подать, он остановил коня на гребне холма и в нерешительности посмотрел вниз, на бескрайний луг, на палатки, освещенные светом заходящего солнца. Никто из его спутников не имел представления о причинах, побудивших его к этой сумасшедшей погоне, но сейчас он понимал, что вызов может быть сделан только публично, а как объявить вслух о том, что навсегда уронит его честь в глазах всех этих людей.
Лорд де Жерве, мрачный и подавленный, прогуливался вдоль реки. В вечернем воздухе плыл запах
Малоприятная обязанность, если учесть, что его, Гая тяготило сейчас даже общество его собственных рыцарей. На то была причина — та же самая, по которой он не очень-то спешил добраться до Кале; Гай изо всех сил оттягивал мгновение, когда ему придется покинуть берег Франции, оставив страну, где живет любимая им женщина, где растет, ничего не ведая, его единственная дочь.
Он и не предполагал, что способен так страдать, как в последние недели по возвращении Эдмунда, вынужденный держаться в отдалении от Магдален, видеть ее даже меньше, чем в те времена, когда они были всего лишь свойственниками по мужу, а никакими не любовниками. Но тогдашняя простота их общения объяснялась тем, что они все еще чувствовали себя по старой памяти взрослым дядей-опекуном и ребенком. Однако, как выяснилось, такие отношения между зрелым мужчиной и юной, цветущей, страстной женщиной продолжаться долго не могли. Так думал Гай, но на самом деле Магдален любила его всю жизнь — когда была ребенком. Когда повзрослела, даже тогда, когда вышла замуж.
Гай обернулся к группе всадников, спустившихся с холма и приближавшихся к лагерю, но продолжал думать о своем. Надо бы ему по возвращении в Англию не мешкая просить у герцогини Констанцы руки леди Мод Уазефорд, если, конечно, та за это время не выскочила замуж за кого-нибудь другого. Эта унылая, вялая, рыхлая матрона родит ему ребенка-наследника, и тогда-то он наверняка сумеет вычеркнуть из памяти эту живость нрава и неукротимость чувственности, алость губ и озорство широко распахнутых серых глаз, эти соболиные волосы, струящиеся по плечам и падающие на белые круглые коленки, а еще он забудет ребенка с такими же серыми глазками, забудет эти пухлые кулачки в ямочках, которые так умильно держали его палец.
Гай мельком взглянул на приближавшихся всадников, и теперь отчетливо увидел штандарт де Брессов; почти тут же затрубил рог, возвещая о приближении отряда. Во главе маленького воинства скакал Эдмунд в черно-золотом плаще поверх доспехов, держа руку на рукояти меча, и было что-то юношески-надменное в его посадке, какая-то отчаянная решимость, стремление разрубить узел, невзирая на доводы за и против, невзирая на правых и виноватых.
Гаю сразу же стало ясно, для чего здесь молодой хозяин замка де Бресс, и хотя он не представлял, каким образом тот оказался посвященным в тайну, заставившую его проделать этот невероятный марш-бросок, первая мысль Гая была в том, как предотвратить его порыв отомстить немедленно, не сходя с места, и тем самым тяжкие, а может быть, и необратимые последствия такого опрометчивого поступка.
Герольд в лагере протрубил ответный сигнал, и отряд де Бресса подъехал к реке, туда, где расположилась дружина де Жерве; здесь уже успели распознать неожиданных гостей — конюшие и слуги немедленно бросились к вновь прибывшим, чтобы помочь им спешиться и поднести приветственные кубки вина.
Гай быстро зашагал по направлению к гостям. Соскочив с лошади, Эдмунд стоял, выискивая глазами Гая. Тот уже издалека заметил, как взмылены лошади, какой растрепанный и измученный вид у спутников Эдмунда, как покраснели от усталости и бессонницы глаза племянника, и стальное хладнокровие, как всегда перед битвой, вернулось к Гаю. Это было самое важное сражение в его жизни, и это сражение надо было выиграть во что бы то ни стало; ради Эдмунда, ради Магдален, ради маленькой Авроры. Он ощутил ровное спокойное биение сердца, расслабленность мускулов и нервов — так и должно быть в ожидании момента, когда потребуется величайшее напряжение всех сил.