Книга утраченных сказаний. Том I
Шрифт:
В заключение я прилагаю к комментарию еще одно раннее стихотворение, связанное со сказанием. На с. 119 сказано, что люди Хисиломэ боялись Утраченных Эльфов и прозвали их Народом Тени, а их страну — Арьядор. В раннем словаре языка гномов это название переведено как «страна или область тени»> (ср. со значением топонимов Хисиломэ и Дор Ломин, с. 112 ).
Стихотворение называется Песня Арьядора [A song of Aryador] и его текст существует в двух версиях. Согласно примечанию к ним, стихотворение было написано
VI
ВОРОВСТВО МЭЛЬКО И ЗАТМЕНИЕ ВАЛИНОРА
Заглавие снова взято с обложки тетради, содержащей текст; рассказ, торопливо записанный карандашом (см. примечание 8 к предыдущей главе) с исправлениями, внесенными во время работы и позднее, продолжается без перерыва.
Теперь возвратился Эриол в Домик Утраченной Игры, и его любовь ко всему, что он видел вокруг себя, и желание понять становились все сильнее. Непрестанно жаждал он услышать новое об истории эльдар; и каждый вечер вместе с прочими приходил он в Комнату Огня сказаний. И вот однажды, когда он прогостил уже некоторое время у Вайрэ и Линдо, случилось так, что Линдо, сидя в своем глубоком кресле, начал по его просьбе рассказ:
— Внемли же, о Эриол, коль желаешь [ведать], как померкла краса Валинора и как эльфы были принуждены покинуть берега Эльдамара. Быть может, тебе уже известно, что в дни радости эльдалиэ
В те времена одним лишь нолдоли было ведомо искусство создания сих прекрасных творений, и, несмотря на их щедрые дары всем, кого они любили, сокровища, которыми они владели, были за пределами счета и меры, и потому Мэлько обретался средь них когда только мог, ведя хитрые речи. Так долгое время выпрашивал он себе в подарок драгоценные камни, подстерегая, быть может, неосторожных, чтобы выведать об их тайном искусстве; но не преуспев во всем этом, он начал сеять дурные желания и раздоры среди гномов, изрекая им ложь о Совете, на котором эльдар были впервые призваны в Валинор[прим.1].
— Вы — рабы, — говорил он, — либо, ежели вам угодно, дети, которым приказано играть в игрушки и не велено ходить далеко либо знать слишком много. Может статься, скажете вы: «Добрые времена даровали нам валар»; но попробуйте только выйти за поставленные ими пределы, и вы узнаете жестокость их сердец. Внемлите: они используют ваши умения, а красу вашу берегут как украшение своих владений. Это не любовь, но лишь себялюбивая страсть — проверьте сами. Потребуйте наследие, что предназначил вам Илуватар: весь бескрайний мир, созданный, дабы странствовать в нем, со всеми его неизведанными тайнами и всем, что воплотится в творения столь великие, каковые невозможны в этих тесных садах, заключенных между горами и окруженных непреодолимым морем.
Многие, несмотря на истинное знание, которым Нолэмэ делился с ними, внимали Мэлько и, хотя и неохотно, приклоняли свой слух к этим его словам, сделавшись беспокойны, а Мэлько все подливал масла в огонь, распаляя тлеющие страсти. От него постигли они много такого, что знать никому не во благо, кроме великих валар, ибо, будучи понята лишь наполовину, эта потаенная и глубокая мудрость губит веселье; сверх того, многое из сказанного Мэлько было искусной ложью или полуправдой, и нолдоли перестали петь, а их виолы не звучали боле на холме Кор, ибо сердца их состарились, по мере того как ученость их возрастала, страсти распалялись, а книги мудрости умножались как листья в лесу. Ибо знай, что в те дни Аулэ с помощью гномов изобрел алфавиты и письмена, и множество диковинных повестей было изображено знаками — рисунками на стенах Кора, а на камне были начертаны или вырезаны руны великой красоты. Давным-давно Эарэндэль прочел там многие удивительные предания, немало из которых, думается, до сих пор можно увидеть, если не обратились они во прах. Остальные эльфы не слишком-то задумывались о подобном и временами печалились и страшились из-за умалившегося счастья своих сородичей. Все это было великой радостью для Мэлько, который трудился, терпеливо выжидая благоприятного случая, хотя и не приближаясь к успеху, ибо, невзирая на все его старания, сияние Древ, красота самоцветов и воспоминания о темном пути из Палисора удерживали нолдоли — и Нолэмэ неизменно говорил против Мэлько, умеряя непокой и недовольство своего народа.
Наконец, столь сильно встревожился он, что держал совет с Фэанором и даже с Инвэ и Эллу Мэлэмно (который был главой солосимпи), и согласился с их словами, что надлежит поведать о темных происках Мэлько самому Манвэ.
Прознав об этом, Мэлько страшно разгневался на гномов и, явившись первым пред Манвэ, низко склонился и донес, что гномы-де осмелились при нем роптать против власти Манвэ, утверждая, что в мастерстве и красоте они, коим Илуватар судил владеть всей землей, намного превосходят валар, на которых им приходится трудиться безвозмездно. Тяжело стало у Манвэ на сердце от этих слов, ибо давно он опасался, как бы великое дружество валар и эльдар не разрушилось по воле случая, памятуя, что эльфы — дети мира и должны однажды вернуться на лоно земли. Однако кто скажет, что все эти деяния, даже кажущееся бессмысленным злодейство Мэлько, не были участью, предрешенной древней судьбой? Но холодно обошелся Владыка Богов с наушником, и, как раз когда он расспрашивал Мэлько, явилось посольство Нолэмэ, которое, получив дозволение Манвэ, поведало ему правду. По причине присутствия Мэлько вышло так, что говорили они об этом деле не столь искусно, как могли бы, и, быть может, само сердце Манвэ было уязвлено ядовитыми словесами Мэлько, ибо отрава его злобы поистине сильна и коварна.