Книга всех вещей (илл. Сердюковой)

Кёйер Гюс

«От Него немного толку, но здорово, когда Он вот так приходит время от времени поболтать», – подумал Томас.

– Отлично, Иисус.

И заснул.

6

«Я все запомню, – писал Томас в „Книге всех вещей“. – Я ничего не забуду. Я буду все записывать, чтобы потом точно помнить, что было».

Вот что произошло в тот день: Томас проснулся от какого-то звука. Звук шел с улицы. Как будто тысяча людей шла по улице и бормотала. Но это же невозможно в шесть часов утра!

Он оделся, подошел к окну и выглянул на улицу. Сначала Томас ничего не увидел, глаза еще не проснулись, но вот уши уже не спали. Звук перестал походить на человеческий. Теперь он ни на что не был похож. Томас посмотрел вниз и увидел, что булыжники мостовой стали другого цвета и плитки тротуаров тоже. Они казались какими-то зеленоватыми. Когда глаза совсем проснулись, он увидел, что все это шевелится. И мостовая, и тротуары покрылись чем-то движущимся и зеленоватым. И вдруг он понял: жабы! Вся улица Брейгеля была усеяна жабами. Посмотрев наискось на аллею Аполлона, Томас увидел, что потоку жаб нет конца. Он посмотрел на улицу Яна ван Эйка и обнаружил, что мощными потоками они текут и оттуда. Они квакали. Звук напоминал трещотку мусорщика, каждую неделю проходившего по их улице. Но сейчас звук был настолько сильным, словно тысячи трещоток гремели одновременно. Томас высунулся в окно и посмотрел прямо вниз. Он увидел, что жабы собираются перед дверью. Они лезли друг другу на спины и громоздились одна на другую. Двери было не видно, но гора из жаб, опирающихся на стену, выросла уже высоко. Никогда он не видел такой огромной кучи жаб. Может, они пытаются открыть дверь своим весом? «Мама, – подумал он с беспокойством, – это не я. Моя хата с краю».

Томас незаметно выбрался из комнаты и на цыпочках спустился на один лестничный пролет. Он посмотрел издалека на входную дверь. Слышалось что-то вроде барабанной дроби, будто в дверь стучится миллион пальцев. Он подумал: «Сейчас дверь не выдержит и распахнется». Томас не знал, что делать.

Он стал медленно спускаться по лестнице. На пол пути вниз появился запах застоявшейся воды из канавы. Входная дверь ходила ходуном. Томас испугался. Он развернулся и побежал обратно наверх. «Мама должна мне поверить, – думал он. – Но она, конечно, не поверит. И папа не поверит». Он сел на пол. На самом верху лестницы. В полном отчаянии. Если триллион жаб рвется в дом, логично предположить, что виноват он. Кто же еще? Остается только сидеть тут на лестнице. Мама не хочет больше никаких египетских казней, потому что дома от них накаляется обстановка. Отец считает, что Томас смеется над Богом. До зарезу нужен был хороший совет. Как бы тут выкрутился Реми из «Без семьи»? Внезапно Томас понял. Надо пойти поговорить с жабами.

Он опять спустился по лестнице, но, почувствовав запах воды из канавы, подумал: «А как говорят с жабами?»

И ответил сам себе. «Конечно, просто по-голландски. Реми ведь тоже говорит со своими животными по-голландски. Жабы же не совсем спятили».

Спустившись вниз, Томас приложил руку к двери. Он почувствовал, как она дрожит, и услышал, как она жалобно скрипит под напором жаб. «Жабы хорошие, – подумал он, – ведь они пришли помочь нам с мамой. Они хотят, как лучше, но Бог ожесточил сердце фараоново».

Он встал на колени и попытался открыть почтовый ящик. Не получилось, потому что с другой стороны он был залеплен жабами. Томас нажимал и нажимал на ящик, пока не появилась узенькая щелочка. Через щелочку тут же пролез десяток жабьих лап, как будто Томас попал в страшную сказку. Но он не любил страшных сказок и не мог в них попасть. У дедушки были «Сказки братьев Гримм». Томас всегда пропускал «Сказку о том, кто ходил страху учиться», про одного

мальчика. У дедушки дома и без того страшно, потому что дедушка вынимает челюсть изо рта. Ужас! Но дедушка Томасу все-таки нравился. Он верил в Бога, но не слишком рьяно. Он никого никогда не бил. Когда сердился, кричал: «Паучья щетка! Паучья щетка!», но Томас не знал почему.

– Привет, – тихо сказал он в почтовый ящик.

Он не хотел разбудить маму с папой.

– Привет, меня зовут Томас.

Сначала казалось, что ни одна жаба его не слышит. Все так же барахтались в воздухе их лапки, и не смолкало однообразное кваканье. Но постепенно звук притих и стал отдаляться. Передние жабы замолкли.

– Дорогие жабы, – продолжил Томас. – Спасибо, что пришли. Но в дом вам нельзя, мама не разрешает. А мамино слово – закон. Вы знаете, что это такое? Это программа на радио, я ее слушаю, когда притворяюсь больным и не иду в школу. Так что идите-ка назад в свои канавы и каналы. Большое спасибо за оказанные услуги. – Томас любил слова, особенно непонятные.

До самых дальних далей все умолкло. Потом трескотня началась заново. Сначала рядом с дверью, потом все дальше и дальше. В ней слышалось волнение, и Томас испугался, что жабы его не поняли. Но потом лапки исчезли из почтового ящика. Кваканье было уже не таким громким. Оно стало напоминать человеческое бормотание и становилось все тише. Он ждал и ждал. Дверь больше не дрожала, барабанная дробь прекратилась. Почтовый ящик легко открылся, и Томас посмотрел в щелку. Жабы уходили!

– Томас! – позвала Марго. – Томас, что ты там делаешь?

Он посмотрел вверх. Марго в ночной рубашке стояла наверху лестницы.

– Т-с-с-с-с-с-с, – зашипел на сестру Томас. Он бесшумно поднялся к ней.

– Что ты там делал? – не поняла Марго.

– Там были жабы, – сказал Томас, – но мама против.

– Против чего? – не поняла Марго.

– Казней египетских, – объяснил Томас.

Марго долго смотрела на него.

– Томас, – сказала она наконец.

– Что?

– Сколько там было жаб?

– Миллионы.

– Честно? Ты их сам видел?

– Собственными глазами, – подтвердил Томас.

Марго медленно покачала головой.

– Томас, – сказала она. – Не всегда нужно верить своим глазам.

Томас пожал плечами.

– Нужно, чтобы голова оставалась на месте, – добавила Марго. – Не сходи с ума.

– Не схожу, – сказал Томас.

– Томас?

– Что?

– Знаешь, что мне недавно сказала Элиза?

Томас покраснел. И покачал головой.

– Она сказала: «Какой у тебя отличный брат!»

– А-а, – протянул Томас. И посмотрел на вешалку. Одежда висела как ни в чем не бывало.

– Знаешь, Томас, – продолжила Марго. – Я тоже так думаю.

Томас взглянул ей в лицо. Может, Марго и не такая дура, как ему казалось.

Они сели на верхнюю ступеньку лестницы. Томас не помнил, чтобы они раньше сидели вот так, рядышком на лестнице. Чувство было особенное.

– Ты знаешь, что значит «бесчестит»? – спросил Томас.

Марго посмотрела на него.

– Бесчестит? «Бесчестить» значит отбирать честь. Например, эээ… Мне не придумать, что например.

– Ничего, – успокоил ее Томас. – Но что такое «честь»?

– Подожди, – сказала Марго. – Я поняла. Бесчестить – это лишать достоинства.

Томас вздохнул: ну а это что такое – «достоинство»?

Он продел руку под рубашку, отцепил булавку, затем вытащил сложенную пополам записку госпожи ван Амерсфорт и прочитал: «Если муж бьет свою жену, он бесчестит себя».

– Покажи, – потребовала Марго. Она прочитала сама. – Откуда это у тебя? Верно написано!

– Не скажу, – сказал Томас. – Это тайна.