Книгоедство
Шрифт:
В основном же моя коллекция – книжная. Это книжки 30-50-х годов про шпионов. В моей коллекции их несколько сотен Есть редкие областные издания – Благовещенск, Смоленск, Симферополь, Молотов… Только изданий «Военной тайны» Л Шейнина у меня 8 штук Вообще же, книг, у которых в названии присутствует слово «тайна», в моей коллекции насчитывается примерно с сотню. «Тайна золотой пуговицы», «Тайна голубого стакана», «Восьмая тайна моря» и т. д. Не говорю уже про общеизвестные, вроде «Тайны двух океанов»
Есть книги, которые я пытаюсь отыскать уже в течение нескольких десятилетий. Это «Синий тарантул», «Тайна старой риги», «На могиле трех шаманов» и проч
Я очень жалею, что в отличие, например, от фантастики, библиографией которой занимались и занимаются многие (Бугров,
Некоторые коллекционируют опечатки Я тоже. Это увлекательное занятие. Последнюю из найденных опечаток, которая мне очень понравилась, я обнаружил в книге Юрия Коваля «АУА» (Издательский дом «Подкова», 1999). На странице 210-й в слове «какой» вместо «о» напечатана буква «а». Получилось забавно – «какай»
Мне сразу же вспомнилась статья в газете «Санкт-Петербургские ведомости» (№ 158 за 1999 год), в которой приведены примеры «антисоветских» опечаток, взятые из секретных документов Главлита с пометкой «Не подлежит оглашению» Опечатка в верстке романа А Толстого «Хлеб»: «Владимир Ильич начал говорить, сидя за столом, медленно царапая когтями лоб…» Или опечатка в повестке о вызове допризывника, где вместо «указанные» напечатано «укаканные лица» А как вам нравится следующий типографский пассаж: «Успехи, достигнутые за 19 лет под куроводством партии Ленина-Сталина»?
Про опечатки я однажды уже писал (см. «Ляпляндия»), поэтому про них хватит.
Отступление 2: о глаголе «писать» Некоторые авторы (например, петербургская переводчица А Петрова) избегают этого выражения из опасения оказаться неправильно понятыми при неверно поставленном ударении (т. е. понятыми в смысле физиологии). По той же причине они избегают глагола «кончить» и всяческих от него производных (кончил, кончаю и пр.) Такой взгляд на русский язык я считаю сугубо порочным. И в выражении «кончил Ленинградский университет» не вижу ничего непристойного.
О коллекциях и чудаках-коллекционерах можно говорить долго Когда-нибудь я к этой теме вернусь. Расскажу, например, об одном любопытном собрании памятников В. И. Ленину. Оно стоит того, чтобы о нем знали Еще мне хочется рассказать о моей коллекции автографов разных интересных людей Таких, как писатель Дворников, написавший на титульном листе своей книги коротко и просто: «Моя» Много чего хочется рассказать Но как-нибудь в другой раз.
Поэзию Николая Колоколова я открыл случайно. Однажды в какой-то нетрезвый вечер в ЦСЛК (Центр современной литературы и книги, наб Макарова, 10) я наткнулся на гору книг, сложенных в аккуратные пачки в тупике перед туалетом Позже выяснилось, что эти книги – памятник несостоявшейся акции помощи Публичной библиотеке Багдада, пострадавшей после американской бомбардировки 2003 года. То есть был кинут клич всем писателям Петербурга, чтобы они внесли свою посильную лепту в благородное дело помощи иракским читателям, покопались в домашних библиотеках и поделились с пострадавшим Ираком какими-нибудь залежалыми книгами.
Лепту они внесли – кто принес двадцать пятый том переписки Горького из полного собрания его сочинений, кто какой-то «Гулшан-и-Афган», причем не книгу, а сразу пачку экземпляров в пятнадцать-двадцать, кто книжку своих собственных опусов с автографом типа: «Иракскому народу от М. Кураева». Только что-то с пересылкой книг не заладилось, вот они, бедные, и лежали в тупике перед туалетом
Там-то, в этой горе, я и разглядел зелененький томик из новой «Библиотеки поэта» – «Дм Семеновский и поэты его круга» (Л.: Советский писатель, 1989). А когда я его открыл, сразу же наткнулся на такое стихотворение:
Как долго солнечным запоемЗахлебывался огород!КакЯ был буквально очарован этой снейдеровской эрмитажной картиной торжества огородной плоти Написал эти стихи поэт Николай Колоколов, о котором я до этого вообще ничего не знал. Из справочки, предваряющей подборку стихов, я узнал, что Колоколов был другом Есенина, снимал с ним в Москве комнату в 1914 году, в 1919 году издает книгу стихотворений, составляет книгу поэм, на которую Блок во внутренней издательской рецензии отозвался следующими словами: «Бред – совсем не жаркий и не восторженный», пишет прозу, живет в Иваново-Вознесенске, в 1929 году по предложению Горького устраивается на работу в журнал «Наши достижения» и переезжает в Москву, ругается с Горьким, осуждая последнего за равнодушие и приукрашивание советской действительности («Он к литературе равнодушен – не тем занят Он нам не опора – скорей наоборот» Из письма к Дм Семеновскому), умирает зимой 1933 года, вроде бы избежав репрессий.
Стихотворение, отрывок которого я привел, входит во второй – лучший – сборник поэта «Земля и тело», выпущенный в 1923 году. Чтобы вы, читатели, убедились, что остальные произведения этого сборника не уступают цитированному, даю еще один образец поэзии Николая Колоколова:
Словно ягненок овечьи соски,Рожь и пшеница сосут чернозем,Тонут в огне золотом васильки,Полнится колос тяжелым зерномВ женской утробе, как тайна глухой,Новая жизнь прорастает в кровиЗреет ребенок – и в час заревойПадает в мир для борьбы и любви…Вот такие удивительные открытия совершаешь иногда невзначай по дороге к туалету в ЦСЛК.
В свое время, не помню уж у кого, прочитал я такую фразу: музей – это кладбище культуры В книге, где я ее отыскал, говорилось о ночных прогулках по Риму, об античных статуях в трепещущем свете факелов, об иконах, слепнущих на музейных стенах и теряющих свою духовную силу. Возможно, это был Розанов – мысль вполне в его духе Если так, и русский философ прав, то и коллекционер, логически развивая мысль, – кладбищенский сторож культуры Все это рассуждения парадоксалиста. Розанов парадоксалистом и был
В действительности, в истории, то есть жизни общества, парадокс – явление органическое Чем больше демократизируется общество, тем меньше его тяга к прекрасному Или, как сформулировал Освальд Шпенглер: чем выше уровень цивилизации, тем ближе гибель культуры Прекрасного на всех не хватает Прекрасное исчисляется единицами Раньше решалось просто: горстка богатой аристократии держала в своих руках рукотворную сокровищницу культуры Но времена голубых кровей потихоньку уходят в прошлое. Даже само понятие «голубая кровь» в нашу переменчивую эпоху воспринимается как неприличный намек. Меняются знаки времени, меняется семантика слов. Искусство подменяется суррогатами Как у Фолкнера в доме Сноупса, где бронзовые ручки дверей – не бронза, а подделка под бронзу. Обесценивается культура – поэзия вытесняется бескостными эстрадными текстами, картины – дешевыми репродукциями, музыка – той же самой эстрадой с однообразными электронными ритмами